Архипелаг Грез

Ордиер замер подле статуи с привязанной к ней веревкой, пытаясь что-то сообразить, а тем временем на него действовал пагубный аромат лепестков – кружил голову, очаровывал, возбуждал. Наконец, уступив искушению, Ордиер шагнул вперед – правда, поддавшись силе привычки, он прежде вежливо кашлянул.

Никакой реакции не последовало. Девушка не шелохнулась.

Схватившись за веревку, точно за нить Ариадны, он двинулся к центру, пока не оказался у места, где груда лепестков была особенно высока. Подался вперед, выгнул шею – вдруг удастся хоть что-нибудь рассмотреть, выступающую часть тела, какой-то ориентир, и не придется разгребать всю эту кучу, чтобы добраться до желанной катарийки. Своим появлением Ордиер всколыхнул терпкие слои тяжелого дурманящего аромата, и тот поднялся в воздух, как невесомые хлопья со дна бутылки с дешевым вином. Вздохнув полной грудью, он отдался на волю тягучей туманной волны – будь что будет, какие бы тайны ни уготовили для него загадочные катарийцы. Могучий аромат возбуждал и расслаблял одновременно; с обостренной чувствительностью Ордиер прислушивался к звукам ветра, растворялся в сухом жаре полуденного солнца.

Одежда вдруг стала лишней, и он торопливо стянул ее с себя. На глаза попалась небрежно отброшенная ткань пронзительно-красной тоги, сорванной с незнакомки, поверх которой он бросил свою одежду. Тогда он вновь обернулся к куче лепестков, встал на колени и потянул за веревку. Та упруго натянулась – теперь любое малейшее движение даст девушке знать, что он здесь и уже совсем близко.

Ордиер смело шагнул вперед, вокруг щиколоток нежным морем сошлись лепестки. Усилился головокружительный аромат, который теперь напоминал мускусный женский запах.

И вдруг все спало. На смену возбуждению и решительности пришло другое чувство, настолько явное, как будто на плечо легла чья-то рука.

Ордиер отчетливо ощутил на себе чужой взгляд.

Это тревожное осознание пробилось сквозь навеянный розами экстаз. Ордиер отпрянул, стал озираться. Вокруг – ни души.

Непроницаемые лица статуй, обращенных к арене, словно бы созерцали погребенную под ворохом лепестков красоту.

Неохотно всплыла из глубин подсознания мысль: статуи! Так что же там с этими статуями?.. Ах да, они ведь стоят тут с самого начала. Вокруг них собрались мужчины; они чистят и натирают до блеска железных истуканов, а позже прячутся – там внутри пустота!

Ордиер поднял взгляд на ближайшую статую и заглянул ей в лицо. Статуя олицетворяла сильного, невероятно прекрасного юношу с копьем, чей наконечник был выполнен в форме фаллоса. Обнаженный торс снизу прикрывало одеяние, сработанное скульптором до мелочей, вплоть до текстуры материала. Лицо статуи было обращено вперед с легким наклоном, как будто юноша разглядывал девушку, погребенную под лепестками.

А вот глаза!..

Глаз не было. Были две дыры, за которыми могло скрываться что угодно, в том числе и таинственный наблюдатель.

Ордиер поднял голову и заглянул в прорези на лице пустой маски – есть ли там кто-нибудь? Бесстрастное лицо статуи грозно взирало на чужака.

Удовлетворив любопытство, Ордиер вновь повернулся к усыпанной лепестками арене, где, как на ложе, возлежала красавица. Их разделяло каких-то несколько шагов. А дальше, по ту сторону розовой глади, на него зловеще взирали другие статуи. Почудилось, что за черными глазницами что-то мелькнуло.

Он решительно шагнул на арену и бросился к истукану. Запнулся о какую-то веревку, гора из лепестков с шуршанием зашевелилась – он что, задел ее за руку? – и подскочил к статуе. Нащупал пальцами округлую рукоять в виде выпуклого диска, схватил и тут же отдернул руку. В невыносимом пекле железная дверца раскалилась так, что не прикоснуться. Он упрямо пытался открыть замок, напрягая пальцы, равномерно распределяя боль. Еще мгновение – и дверца подалась! Скрипнули петли, откинулась крышка, дверь широко распахнулась. Изнутри обдало горячим воздухом.

Статуя оказалась пуста.

Обмотав руку рубашкой, Ордиер принялся открывать остальные. Внутри никого не было. Распалившись, он пинал их ногами, молотил кулаками и хлопал дверьми. Статуи отзывались глухим эхом.

Наконец, уняв ярость, Ордиер возвратился к горе лепестков посреди арены. По крайней мере, он сделал все, что мог в нынешнем состоянии. Теперь они вдвоем, он и прекрасная незнакомка, и никого нет вокруг, никто не подсматривает. Он направился к горе розовых лепестков посреди арены и застыл в нерешительности, вдыхая аромат цветов и чувствуя, что за ним все же кто-то подсматривает. Чувство это было столь ощутимым, точно кто-то прикоснулся пальцами к затылку.