Архипелаг ГУЛаг

"Мне надоело быть изгнанником своего общества и народа. Но где можно добиться правды? Следователю больше веры, чем мне. А что она может знать и понимать - девчонка 23-х лет, разве она может представить, на что обрекают человека?"

(В. К.)

"Потому и не пересматривают дел, что им тогда самим сокращаться".

(Л-н)

"Сталинские методы следствия и правосудия просто перешли из политической области в уголовную, только и всего".

(Г. С.)

Вот и усвоим, что' сказали эти страдающие люди:

1) пересмотр дел невозможен (ибо рухнет судейское сословие);

2) к_а_к раньше кромсали по 58-й, т_а_к теперь кромсают по уголовным (ибо - чем же им питаться? и как же тогда Архипелаг?).

Одним словом: хочет гражданин убрать со света другого гражданина, ему неугодного (но, конечно, не прямо ножом в бок, а по закону). - Как это сделать без промаха? Раньше надо было писать донос по 58-10. А сейчас надо предварительно посоветоваться с работниками (следственными, милицейскими, судейскими - а у такого гражданина именно такие дружки всегда есть): что' модно в этом году? на какую статью невод заведён? по какой требуется судебная выработка? Ту и суй, вместо ножа.

Долгое время бушевала, например, статья Изнасилование - Никита как-то под горячую руку велел меньше 12 лет не давать. И стали в тысячу молотков во всех местах клепать по двенадцать, чтоб кузнецы без дела не застаивались! А это - статья деликатная, интимная, оцените, она чем-то напоминает 58-10: и там с глазу на глаз и тут с глазу на глаз! и там не проверишь и здесь не проверишь, свидетелей избегают - а суду как раз этого и нужно.

Вот вызывают в милицию двух ленинградских женщин (дело С-ва). - Были с мужчинами на вечеринке? - Были. - Половые сношения были? (А о том есть верный донос, установлено.) - Б-были. - Так одно из двух: вы вступали в половой акт добровольно или недобровольно? Если добровольно, рассматриваем вас как проституток, сдайте ленинградские паспорта и в 48 часов из Ленинграда! Если не добровольно - пишите заявление как потерпевшие по делу об изнасиловании! Женщинам никак не хочется уезжать из Ленинграда! И мужчины получают по 12 лет.

А вот дело М. Я. Потапова, моего сослуживца по школе. Всё началось с квартирной ссоры - с желания соседей расшириться и с того, что жена Потапова, коммунистка, донесла еще на одних соседей, что те незаконно получают пенсию. И вот - месть! Летом 1962 года Потапов, смирно живущий, ничего не подозревающий, внезапно вызван к следователю Васюре и больше уже не вернулся. (Учитесь, читатель! В таком правовом государстве, как наше, это может быть и с вами в любой день, поверьте!) Следствие облегчается тем, что Потапов уже отбыл 9 лет по 58-й (да еще отказался в 40-е годы дать ложное показание на однодельца, что' делает его особенно ненавистным следствию). Васюра так откровенно и говорит ему: "Я вас пересажал столько, сколько у меня волос на голове. Жалко, теперь прав старых нет". Прибежала жена выручать мужа, Васюра ей: "Плевать я на тебя хотел, что ты - партийная! Захочу - и тебя посажу!" (Как пишет зам. генерального прокурора СССР Н. Жогин:10 "В иных статьях и очерках как-то пытаются принизить труд следователя, сорвать с него ореол романтики. А - зачем?").

В ноябре 1962-го Потапова судят. Он обвиняется в изнасиловании 14-летней цыганки Нади (из их двора) и растлении 5-летней Оли, для чего заманивал их смотреть телевизор. В протоколах следствия от имени 6-летнего Вовы, никогда в жизни не видавшего полового акта, квалифицированно и подробно описывается такой акт "дяди Миши" с Надей, как Вова будто бы наблюдал через недоступно высокое, замороженное, закрытое ёлкой и занавесками окно. (Вот за этот диктант, растлевающий малолетнего - кого судить?) "Изнасилованная" Надя 6 месяцев беременности о том молчала, а как понадобилось дяде Васюре, так и заявила. На суд приходят преподаватели нашей школы - их не пускают в заседание. Но от этого они становятся свидетелями, как в коридоре суда родители подговаривают своих "свидетелей"-детей не сбиться в показаниях! Преподаватели пишут коллективное письмо на имя суда письмо это имеет только то последствие, что теперь их поодиночке вызывают в райком партии и грозят снять с преподавательской работы за недоверие к советскому суду. (А как же? Эти протесты надо обрывать в самом зародыше! А иначе для правосудия и жизни не будет, если общественность посмеет иметь своё мнение о нём.) Тем временем - приговор: 12 лет строгого режима. И всё. И кто знает провинциальную обстановку - чем можно противиться? Ничем. Мы бессильны. Самих с работы снимут. Пусть погибает невинный! Всегда прав суд и всегда прав райком (а связаны они - телефоном).

И так бы осталось. Вот так всегда и остаётся.

Но по стечению обстоятельств в эти самые месяцы печатается моя повесть о давно минувших неправдоподобных страданиях Ивана Денисовича - и райком перестаёт быть для меня кошкой-силой, я вмешиваюсь в это дело, пишу протест в Верховный Суд республики, а главное - вмешиваю корреспондентку "Известий" О. Чайковскую. И начинается трёхлетний бой.