Архипелаг ГУЛАГ. Книга 2

Что значит носить опухоль. – Признаки вольной жизни тех лет. – Постоянный страх ареста, чистки, притеснений, анкет. – Совет чекиста в окошечко. – Прикреплённость к месту. – Скрытность советского человека – его спасение. – Когда скрывают от жены, от отца. – Когда не верят честным движениям. – Когда даже безполезно сказать вслух. – Всеобщее незнание, абсолютная негласность. – Избыточная вербовка стукачей. Чего этим достигали. – Предательство как форма существования. – Все отворачиваются от преследуемых. – Черты некоторых знаменитостей. – Мальчишка, сбежавший на вокзале. – А кто услуживал в преследованиях? – Предательства внутри семей. – Не всем на Земле достаётся эти клещи узнать. – 1937 – коронный год растления воли. – Скрытое мужество тех лет. – Случаи, ставшие известными. – Не «лотерея», а душевный отбор. – Сколько же было доносчиков? – Предательство в благодарность. – Плагиаты учеников. – Поживка соседей. – Почему была невозможна победа честного. – Посадка Александра Бабича. – Благородные движения – вдали от службы. – Ложь – единственно безопасная форма существования. – Ко лжи готовить и детей. – Лекции, погубленные из страха. – Самозабвенная ложь советских писателей. – Нам и умереть завравшимися. – Хоть похлопать старой песне. – Жестокость советских людей. – У челябинской камеры хранения. – Не «несчастненький», а «падло». – В коммунальных квартирах. – Разложенье ползёт по семьям. – Рабская психология. – Само ли это всё получилось или разработано?

Миллионы потерянных женщин. – Детское письмо. – Статуя охранника с собакой.

Но и когда уже будет написано, прочтено и понято всё главное об Архипелаге ГУЛАГе, – ещё поймут ли: а что была наша воля? Что была та страна, которая десятками лет таскала в себе Архипелаг?

Мне пришлось носить в себе опухоль с крупный мужской кулак. Эта опухоль выпятила и искривила мой живот, мешала мне есть, спать, я всегда знал о ней (хоть не составляла она и полупроцента моего тела, а Архипелаг в стране составлял процентов восемь). Но не тем была она ужасна, что давила и смещала смежные органы, страшнее всего было, что она испускала яды и отравляла всё тело.

Так и наша страна постепенно вся была отравлена ядами Архипелага. И избудет ли их когда-нибудь – Бог весть.

Сумеем ли и посмеем ли описать всю мерзость, в которой мы жили (недалёкую, впрочем, и от сегодняшней)? И если мерзость эту не полновесно показывать, выходит сразу ложь. Оттого и считаю я, что в тридцатые, сороковые и пятидесятые годы литературы у нас не было. Потому что безо всей правды – не литература. Сегодня эту мерзость показывают в меру моды – обмолвкой, вставленной фразой, довеском, оттенком, – и опять получается ложь.

Это – не задача нашей книги, но попробуем коротко перечислить те признаки вольной жизни, которые определялись соседством Архипелага или составляли единый с ним стиль.

Постоянный страх. Как уже видел читатель, ни 35-м, ни 37-м, ни 49-м годами не исчерпаешь перечня наборов на Архипелаг. Наборы шли всегда. Как не бывает минуты, чтоб не умирали и не рождались, так не было и минуты, чтобы не арестовывали. Иногда это подступало близко к человеку, иногда было где-то подальше, иногда человек себя обманывал, что ему ничего не грозит, иногда он сам выходил в палачи, и так угроза ослабевала, – но любой взрослый житель этой страны от колхозника до члена Политбюро всегда знал, что неосторожное слово или движение – и он безвозвратно летит в бездну.