Когда бывшие зэки из трубных выкликов всех сразу газет узнали, что вышла какая-то повесть о лагерях и газетчики её наперехлёб хвалят, – решили единодушно: «опять брехня! спроворились и тут соврать». Что наши газеты с их обычной непомерностью вдруг да накинутся хвалить правду, – ведь этого ж всё-таки нельзя было вообразить! Иные не хотели и в руки брать мою повесть.
Когда же стали читать – вырвался как бы общий слитный стон, стон радости – и стон боли. Потекли письма.
Эти письма я храню. Слишком редко наши соотечественники имеют случай высказаться по общественным вопросам, а бывшие зэки – тем более. Уж сколько разуверялись, уж сколько обманывались – а тут поверили, что начинается-таки эра правды, что можно теперь смело говорить и писать!
И обманулись, конечно, в который раз…
«Правда восторжествовала, но поздно!» – писали они.
И даже ещё поздней, потому что нисколько не восторжествовала…
Ну да были и трезвые, кто не подписывался в конце писем («берегу здоровье в оставшиеся дни моей жизни») или сразу, в самый накал газетного хвалебствия, спрашивал: «Удивляюсь, как Волковой дал тебе напечатать эту повесть? Ответь, я волнуюсь, не в БУРе ли ты?..» или: «Как это ещё вас обоих с Твардовским не упрятали?»
А вот так, заел у них капкан, не срабатывал. И что ж пришлось Волковым? – тоже браться за перо! тоже письма писать. Или в газеты опровержения. Да они, оказывается, и очень грамотные есть.
Из этого второго потока писем мы узнаём и как их зовут-то, как они сами себя называют. Мы всё слово искали, лагерные хозяева да лагерщики, нет – практические работники, вот как! вот словцо золотое! «Чекисты» вроде не точно, ну они –
Пишут:
«Иван Денисович – подхалим».
(В. В. Олейник, Актюбинск)
«К Шухову не испытываешь ни сострадания, ни уважения».
(Ю. Матвеев, Москва)
«Шухов осуждён правильно…
(В. И. Силин, Свердловск)
«Этих людишек с подленькой душёнкой
(Е. А. Игнатович, г. Кимовск)
Шухов – «квалифицированный, изворотливый и безжалостный шакал. Законченный эгоист, живущий только ради брюха».
(В. Д. Успенский, Москва)
«Вместо того чтобы нарисовать картину гибели преданнейших людей в 1937 году, автор избрал 1941 год, когда в лагерь в основном попадали шкурники [116] . В 37-м не было Шуховых [117] , а шли на смерть угрюмо и молча с думою о том,
(П. А. Панков, Краматорск)
О лагерных порядках:
«А зачем давать много питания тому, кто не работает? Сила у него остаётся неизрасходованной… С преступным миром ещё слишком мягко обращаются».
(С. И. Головин, Акмолинск)
«А насчёт норм питания не следует забывать, что
(старшина Базунов, Оймякон, 55 лет, состарился на лагерной службе)
«В лагерях меньше злоупотреблений, чем в каком-либо другом советском учреждении (!!). Утверждаю, что сейчас в лагерях
Охрана не знала, кто за что сидит» [119] .
(В. Караханов, Подмосковье)