Архипелаг исчезающих островов

Леонид Платов АРХИПЕЛАГ ИСЧЕЗАЮЩИХ ОСТРОВОВ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. «Будем, стало быть, путешествовать вместе?»

Уроки географии с начала года считались «пустыми»: старый учитель школы ушел в отставку, новый еще не прибыл.

Возникшую пустоту с готовностью заполнял своей персоной Фим Фимыч, помощник классных наставников (была такая должность в дореволюционных гимназиях и реальных училищах). Взгромоздившись на кафедру, он пялился на нас оттуда, безмолвный, бледный, неестественно прямой, а внизу, рядом с кафедрой, торчал Союшкин, первый ученик, которому было приказано читать вслух из хрестоматии по русской истории. Он по-дьячковски быстро отхватывал один отрывок за другим. Мы же тем временем занимались перышками, безобидной и почти бесшумной игрой, не требующей при этом никаких умственных усилий.

Настал, однако, день, когда сыграть в перышки не удалось. В класс вошел новый учитель. За ним рысцой поспешал наш инспектор.

Загрохотали крышки парт. Мы встали.

Инспектор проникновенно смотрел на нас, по обыкновению немного склонив голову набок.

— Вот, дети, новый педагог ваш, — сказал он. — Зовут его Петр Арианович. Поздоровайтесь с ним!

Мы грянули приветствие.

— Садитесь!

Мы сели.

— Все как будто? Я вам представил класс, передал его, как говорится, из рук в руки.

Инспектор вышел на цыпочках и осторожно прикрыл за собой дверь. Некоторое время мы в молчании глядели друг на друга.

Новый учитель был молод, лет двадцати пяти — двадцати шести, и, если бы не очки, выглядел бы еще моложе. Правда, лицо его оттеняла узенькая бородка, но, видно, была внове своему владельцу, потому что он то и дело принимался ее рассеянно пощипывать. Обращал на себя внимание лоб, не особенно высокий, но широкий, с выдающимися надбровными дугами.

Подростки — любопытный, глазастый народ. В мгновение ока мы успели охватить все это.

Замечено было также, что форменная тужурка с петлицами министерства просвещения еще не обмялась и смешно топорщится на его широких плечах. Она не шла ему. (Недаром, вспоминая о Петре Ариановиче, я представляю его чаще всего в домашнем наряде: в стоптанных войлочных туфлях и черной косоворотке с расстегнутым воротом, небрежно подпоясанной шнурком с мохнатыми висюльками на концах.)

Дежурный по классу суетливо выскочил вперед:

— Молитву?

Учитель встрепенулся:

— Да, да! Молитву, пожалуйста!

Однако пока расторопный дежурный частил молитву, Петр Арианович продолжал стоять в задумчивости и ни разу не перекрестился. Затем не поднялся на кафедру, как ожидали, а подступил вплотную к партам.

— Ну-с… — сказал он приятным баском, как-то очень запросто. — Будем, стало быть, путешествовать вместе? Кто из вас любит путешествовать?

Недоуменное молчание было ему ответом. На задних партах неуверенно хихикнули.

Впрочем, и новый учитель не смог скрыть своего удивления, приступая к проверке наших знаний. Получая назначение в Весьегонск, видимо, не ждал, что у него будут такие ученики.

С недоумением вглядывался он в Толстоносова, неуклюжего верзилу, сына местного лавочника и племянника протоиерея, усилиями всей родни, будто мешок с камнями, перегружавшегося из класса в класс.

Толстоносов топтался у карты и нерешительно тыкал пальцем куда-то между Уралом и Волгой.

— Выше бери, выше! — неслась через класс подсказка. — Ох ты! Каму ищи, реку Каму! На ней Пермь…

Но Толстоносов не знал ничего и о Каме и мог только в растерянности еще выше поднимать свои реденькие брови.

Но как будто не понравился и наш первый ученик Союшкин, который бойко отрапортовал все, что полагается насчет Камы и Перми, глядя снизу вверх преданными голубыми глазами. Выводя в классном журнале отметку, несомненно благоприятную, новый учитель почему-то вздохнул.

Потом он встал со стула и принялся расхаживать взад и вперед перед партами, заложив руки за спину, иногда останавливаясь и посматривая на нас через очки.

Сейчас мне кажется очень странным, почему предшественник Петра Ариановича так скучно преподавал географию — предмет, интереснее которого, по теперешнему моему, может быть пристрастному, мнению, ничего на свете нет.

Помню, даже описание кругосветного плавания, сделанное старым географом, разочаровало меня. Как! Все дело, стало быть, сводилось лишь к корице, перцу и ванили?

Каждый день я ходил в училище мимо лавки Толстоносова. За окном, на витрине, стояли баночки с перцем и сахарные головки в синей обертке. Над дверями висела вывеска: «Бакалейные и колониальные товары».

Согласно разъяснению Толстоносова-сына бакалейными (или бокалейными) назывались мука и крупа, которые отмеривали покупателям по старинке, бокалами.

На уроке географии разъяснился смысл и второго загадочного слова — «колониальные».

Получалось, что Магеллан стремился к Островам Пряностей в обход Америки для того лишь, чтобы отец нашего Толстоносова мог в своей лавке торговать ванилью и перцем. Это уронило Магеллана в моих глазах.