Архипелаг Святого Петра

Настасья утверждала, что именно призрак революционного матроса обложил нас трехэтажным матом, когда проплывали мы перед аркою и обсуждали возможность войти во внутренние воды лагуны Новой Голландии, потайного островного эллинга или дока. Я же считал матроса тривиальным современником нашим.

— Это был сам Железняков! — упорствовала моя подруга; иногда она становилась упряма как валаамова ослица или целое стадо баранов. — Я видела жабо кружевное у него на тельняшке! И на руке у него было во-от такое бриллиантовое кольцо! Оно сверкало на солнце.

— Ненароком разбил бутылку водки, горлышко в лучах закатных и сверкало. А скорее всего, и горлышка не было — один из бликов блистающего мира попал в твои восторженные глазки, мелькнул на донышках твоих волшебных зрачков.

— Это ты сейчас такой нудный, — сказала она с уверенностью, — а возле арки ты был весьма и весьма настороже. Ряд волшебных изменений милого лица. Мне твоя портретная галерея хорошо известна. Необычную являли вы парсуну, сударь. Ну, сознайся, признайся! Что это было? Что ты чувствовал, медиум валдайский?

— Твой псевдо-Железняков тут ни при чем. — Я старался, стоя на узкой площадке спуска, выпустить из лодки воздух, чтобы вместить ее в рюкзак. — Мне эллинг внутренний не понравился.

— Чем? — Она насторожилась.

— Не знаю. Там что-то на дне.

— Покойники? — спросила она упавшим голосом. — Утопленники?

— Как они могли мне не понравиться? Дело житейское. Где дно, там и утопленники. Где плавают, там и тонут. Я, чай, на озере вырос. Я не понял, что там. Правда. То ли потонувший колокол. То ли затонувший корабль. То ли железные деревья.

— Затонувший корабль? — спросила она недоверчиво. — Такой маленький? Подняли бы.

— Может, некогда было. Времени не нашли. Разруха, бесхозяйственность, мерзость запустения, ужасы войны, моральное одичание, то да се.

Я наконец запихал лодку в рюкзак. Настасья держала весла, как часовой штык. Мы готовы были, налево кругом, поворот все вдруг, податься к рыболовам-любителям на Мойку. За спиной моей раздалось зычное:

— Здравия желаю!

И осанистый старик в преувеличенной фуражке, черном полубушлате-полушинели со сверкающими пуговицами с якорями предстал перед нами. Блеск пуговиц его был невыносим.

— Любуетесь на пуговки? Видите, как пришиты? Ни одной нет вверх ногами.

— Якорь должен мокнуть, — произнесла Настасья.

Старик пришел в глубокое умиление:

— Вы, вероятно, из семьи моряков? Не отвечайте, ясно как день. А о чем это вы спорили? Поссорились? — Он подмигнул.

— Да вот дама утверждает, что нас у арки призрак Железнякова матом обложил, а я говорю — обыкновенный матрос. Я же, в свою очередь, считаю, что во внутреннем водоеме корабль затонувший, а она считает: корабль подняли бы.

— Оба вы не правы, — бодро сказал старик в фуражке. — С чего, например, дама взяла, что то был Железняков?

— Кольцо с бриллиантом видела, — неуверенно промолвила Настасья.

— Это не Железняков, дорогая моя, а его младший брат, — безапелляционно заявил старик. — Вы тут на лодочке катаетесь, а я здесь живу, каждую собаку знаю. И никакого в эллинге затонувшего корабля нет. Там лежит на дне плавучий остров.

Мы, онемев, глядели на него во все глаза.

— Плавучий железный царский остров, изобретение то ли Нартова, то ли еще чье, — весело просвещал нас наш собеседник. — Внизу как лодка подводная, сверху железные деревья с железными птичками. Птицы некогда пели, крыльями махали, а на острове по ночам цари катались, объезжали окрестные натуральные острова. Подходили к Подзорному дворцу, ходили в Кронштадт. Новая Голландия ради данного плавучего острова специально построена. Тут его ремонтировали. Тут он на отдыхе стаивал, покуда не испортился. Заклинило что-то в нем. Да и мастера перевелись. Большой военной тайной сей остров некогда являлся. Его задолго до первой подлодки сделали. Сам Жюль Верн от Александра Дюма — тот трепач был известный — о русском всплывающем острове узнал, про «Наутилус» капитана Немо роман написал; читали небось?

Мы были немы.

— Читали, вижу. — Старик покивал головою. — На заводе Берда и на верфи Адмиралтейской железный остров исполнили. Что это вид у вас какой утомленный? Не хотите ли чаю? Я рядом живу.

— А Дюма-то откуда про остров узнал? — открыла наконец рот Настасья.

Тут настал черед удивиться нашему собеседнику.

— Так по России путешествовал. Мемории о том оставил. От Парижа до Петербурга через Астрахань. Врал, конечно, большей частью. Или недопонимал.

— Как может иностранец русскую жизнь понять, если мы сами не понимаем?

— Что верно, то верно. — Старик покивал. — Вот вы, молодой человек, слышали о поэте Гумилеве?