Архитектор

– Мой сеньор, позвольте мне заняться берлогой этого неповоротливого медведя! Он же намеренно над вами издевается, хочет подольше задержать у себя. Хвастается перед соседями – глядите, кто строит! Как меня слушаются! Любую прихоть бегут выполнять, порубив вчерашнее! Вы разве не видите, что ему это только в удовольствие?

– Я б и сам рад сбежать от него, Пьер, но уже по уши влип. Так долго ждал разрешения на стройку, что шанс упускать нельзя никак. Вот только добрать бы до нужной суммы, и все будет хорошо.

– Так прошу вас, назначьте меня за этим толстопузым Томасом, а сами занимайтесь храмом.

– Не выйдет, дружище, ты слишком еще наивен, чтобы уяснить. Ему не нужен дом. Ему не нужны большие залы. Ему просто необходимо, чтобы кто-то статусный был при нем, чтобы перед всеми прохожими разоблачал мифы. «Люди добрые, за что только этого полусумасшедшего Ансельма сделали хозяином цеха – ни ума, ни таланта!» Все в таком роде.

Пьер возмутился:

– А вам как? Не обидно разве?

– У меня нет выбора, братец. Замахнулся на такую гору, что придется потерпеть и что похуже. Но это и есть долг, Пьер.

Конечно, я мог красиво рассуждать перед способным образованным коллегой, не хныкался и не срывался, а продолжал сохранять лицо и спокойствие. Молись и работай – заповедовал святой Бенедикт. И я работал, работал, работал, моля о том, чтобы Томас, наконец, удовлетворился своими покоями и отстал от меня, полностью рассчитавшись. Вновь вру, молил Господа я о совсем другом. Об ударе, о немочи, о болезнях торговца-англичанина, о чирьях и бородавках на его одутловатом лице, о том, чтобы Томаса затоптали лошади, чтобы море поглотило корабль с его товарами, чтобы все несчастья и беды посыпались на него; мне хотелось видеть жирдяя повешенным разбойниками на самой толстой балке его проклятого дома.

В итоге меня начали преследовать кошмары, где со словами: «Ведомо ли тебе, кто я такой?» я атакую Томаса, пинаю и колочу его, опрокидываю, отталкиваю – и, выкидывая на массивное тело удары, ломаю, ломаю свои же пальцы.

* * *

В итоге нужда и уязвленное самолюбие подстегнули крепче утвердиться на своем месте и – о, чудо! – строительство началось.

Неожиданная подмога пришла в лице Карло. Зачитав проповедь о благотворительности как о самом богоугодном деле, он сам занялся сбором денег на Собор. Немедленно все – от богачей до бедняков – потянулись жертвовать кто сколько мог. Почти каждый горожанин, сам о том не ведая, принял участие в сооружении храма. Карло хорошо помнил наш уговор и отныне прилагал титанические усилия, чтобы помочь мне.

Вскоре сгорел многострадальный дом Томаса. К счастью, мои по нему работы были полностью завершены. Среди зевак, собравшихся поглазеть на пожарище, я заметил Люкс – обжившись в приюте, она стала выглядеть гораздо лучше. И чище. Ответно заметив меня, цыганка лукаво кивнула на обугленную домину и подала знак «рот на замке».

Я инспектировал все сторонние цеха, чьи работники были заняты в проекте: живописцы, которым запрещалось трудиться в ночное время – заменяя естественное солнечное освещение искусственным, художники рисковали получить нежелательный эффект; скульпторы, работавшие единовременно со строителями ради физической и духовной целостности строения; производители стекла, варившие его в сферических печах и использовавшие керамические горшки в роли тиглей; мастера-витражисты, один из которых стал со временем моим главным помощником и другом.

Его звали Жозеф, он был резко против разделения на производителей и витражистов, с успехом создавая как саму основу, так и чудесные картины из нее.

Коренастый и густобородый, он расшатывал мою вялость, лень и неуверенность в себе с поистине императивным напором. Бесцеремонно вваливаясь в мастерскую, смахивал со стола «посторонние» предметы (молитвослову доставалось всегда), сжигал в камине письма Люкс, чтобы они не отвлекали от работы, тушил свечу плевком и каждый божий день вытаскивал меня на стройплощадку, пока что до прохладцы пустую. Но сетовать было нельзя: соборы не вырастали из ничего. Начав с едва приметного прогресса, требовалось разогнать механизм до предела его трудоспособности.

В очередной раз Жозеф (его «Нужно больше сена, чтобы сделать золу для полировки!» оглашали округу на квартал вперед) пришел расхулить меня как раз после того, как горе-лекарь вырвал больной зуб, и я, с перекошенной от боли зеленой физиономией, целое утро перекладывал с полки на полку таблички. Витражист исступленно заорал:

– Просто сосредоточься на главной цели и действуй. Сейчас-то что тебе мешает? Строй чертову махину, пусть обзавидуются!

Я прикоснулся к углу рта – кровь все еще шла.

– Тебе легко…

– А что тебе? Нелегко нести тестев золотой сундук? Или тяжело производить расчеты с нимбом на макушке?