Архитектор

– Эй, работник по найму, перестань рассуждать! Известно ли тебе, что такое тяжело и как бывает тяжело? Я готовился принять обеты, никто не позволил бы сюда и глянуть, не случись трагедия. Знаешь, как они нарекли меня уже здесь, в цехах? Клирик-расстрига! Постоянно доказывать, будто тоже достоин дышать рядом с ними строительным крошевом, всюду наизнанку выворачиваться перед этой шоблой, лишь бы только заметили. Позже, став хранителем ремесла…

– Благодаря выгодной женитьбе, – ухмыльнулся стекольщик.

– Спасибо, досточтимый господин, за напоминание! – я тоже сорвался на крик, боль запульсировала в дырявом рту. – Даже занимая ту должность, выгрызать у них право возводить высокое и тонкое, самое высокое и самое тонкое, легчайшее, из песчаника и известняка, мягкого мела. А что они, соглашались? Как ты считаешь, Жозеф, они хоть раз соглашались со мной?

– Нет. Они понапихали свой темный базальт из Овернских гор, куда только успели. Брали мелкие заказы, лишь бы не перенаправлять силы на колоссальный проект одного умника, который вдруг на них свалился главарем. Только не заводись, фра!

Но меня уже было не остановить:

– Темный базальт! У Понтуаза, к северу от Парижа, добывали камень знакомые их знакомых, через мзду, через словеса, через грязные верткие ладошки, мошеннические рукопожатия. А я, что я? Куда уж мне! Вот какими таранами я разбивал все эти годы их узкие горизонты!

Жозеф вздохнул:

– Но это не значит, что все позади. Битва только начата.

– Еще ли предстоит бороться? Не много ли? Они так долго расшатывали эту башню, мою егозистую голову – но я не сдался! Шептались, будто бы лучше мне каяться в келейке да не лезть лбом против кирпича. Но я выстоял! Сколько ждал разрешения на строительство Собора, и вот…

– И вот, все готово, так чего же ты медлишь? – он поднял с пола кирку, задумчиво покрутил ее, после чего кинул обратно. – Святые хрены, Ансельм, да чего ты все время жалуешься?

Щека по-прежнему ныла, я промокнул ее краем камизы.

Седые мастера с мозолистыми ладонями, каждый в собственной рукодельне, конечно же, заражают тоской по далекому необъятному зданию до небес, но что же мне делать, если оставаться здесь настолько бессмысленно? Только не в этом месте, не в этой шкуре. Как все сладко, в диковинку было раньше. Когда лежало под запретом. И, мчась через три ступени, вон из храмины, ликующим ребенком сбегал под холмы лепить крестьянам сараи, в шквальном свисте и грозовых опасностях, прячась от ливня под монашеским капюшоном.

* * *

Но Жозеф ссорился со мной зря. Тщеславие подгоняло не хуже гласа Божьего. Я отдался потоку, и тщеславие мягкой водой, стабильным течением несло меня на площадь, стоило на заре очнуться да наспех накинуть мантию.

Строительство развернулось грандиозное. Из земли вырастали в небо колонны-стрелы, креп неф-корабль, внушительным изваянием застывший в городском море. Главное новшество современности – каркасная система, собралась гармоничным скелетом скорого шедевра. Распалубки же внутри скелета мы заполняли тонкими тесаными камнями, используя кружало. Все это так давно предчувствовал нутром: огромные проемы окон, обилие скульптурного убранства, сквозную резьбу башенных шатров, серебро и золото церковной утвари… Без осложнений в делах государства и при регулярном притоке средств я отводил на постройку Собора сорок лет.

Большой Божий мир жил широкой, во все стороны света необъятной жизнью, с ее заботами и чудесами. Жители Города всех сословий узнавали меня на улицах, интересовались этапами воздвижения Собора. Большой мир хотел застать красивый храм при жизни. Большой мир крутился – подумать только! – вокруг меня одного.

Глава 11 Avaritia [11]

– Ты не доплачиваешь, – Жозеф, ссутулившись, изучал свою пятерню, распределяя деньги. – Каменотесы поговаривают, что ты жадный.

Я в изнеможении опустился на лавку. Каменотесы. Для изготовления ребристых сводов требовались небольшие подогнанные камни, которые обтесывались в форме клина, настолько легкие и упругие, что само понятие такого грубого материала, как камень, отрицало себя, становясь визуально прозрачным, невесомым, кружевным. Каждый блок являлся монолитным куском, не оказывающим никакого давления, кроме собственного веса. Каменотесам удавалось сделать невозможное – лишить камень его влияния на мирское восприятие, лишить камень его неповоротливости. Жадничать стоило слишком дорого.

– Тогда выпотроши и раздай им все! – Отстегнув от пояса кошелек, я швырнул его помощнику.

– Да что с тобой опять?

– Один дьявол мне эти деньги ни к чему. А так хоть быстрее дело будет спориться.

Жозеф испытующе глядел на меня. Я сдался:

– Папаша Люсии придет сегодня.

– А, старик Обрие! Сочувствую.

– Кое-кто до сих пор не понимает, как это из меня получился такой хреновый хранитель ремесла! И такой никчемный муж заодно!

Моя тирада не удостоилась отклика. Безмолвие витражиста раздражало, а я распалялся дальше:

– Пойдем напьемся! Хочу быть пьян, как бочонок с вином! Почему ты никогда не берешь меня с собой развлекаться?