Архитектор и монах

Подошел автобус, я стоял пятым или шестым — почему я так хорошо запомнил этот день? Хотя не помню числа, помню только, что это было воскресенье в июне. Я залез в вагон, мое любимое место — у окна на втором сиденье, с левой стороны — было свободно, я уселся, поставил на колени свой саквояж, рядом со мной села та самая тетка, что стояла за мною в очереди. Скоро автобус тронулся, кондуктор подошел, билет до Монастырской стоил сорок копеек, а тетка попросила «до конца», за семьдесят. То есть она в самом деле ехала в Сетунь, я правильно догадался.

Я развернул газету. Именно развернул, раскрыл посредине: я специально отучил себя от партийной привычки читать газету с первой полосы, сплошь, колонка за колонкой. Итак, я развернул газету, и первое, что я увидел внизу справа, — большая статья под названием «Родина русских». И подпись — Максим Литвинов. Без должности, что особенно интересно. Хотя я знал, и все знали, что он — товарищ министра иностранных дел. Ах, да! К середине тридцатых уже не было «товарищей министра», их переименовали в первых заместителей. Итак, первый заместитель министра иностранных дел господин Литвинов этак приватно, без чинов и званий, решил поделиться своими глубоко национальными соображениями. «Нуте-с, нуте-с, — подумал я. — Сейчас грузин постарается оценить мысли еврея о русском народе». И я принялся читать.

Статья была написана ясным и сухим языком, короткими фразами. Видно было, что автор хочет донести свою мысль до читателя и ради этого жертвует красотами стиля и учеными словечками. Мысль же была простая.

«Что отличает русских от многих других народов? — писал Макс Литвинов. — А вот что. Русский человек, хоть веками жил между Днепром и Волгой, свободно чувствует себя в Европе. Он себя чувствует в Европе, как дома. Доказать это очень просто. Многие великие русские писатели и художники жили и работали в Европе. Гоголь, Тургенев, Герцен, Александр Иванов. Там, в Европе, были написаны книги и созданы картины, которые принесли России мировую славу. Нечего и говорить о простых, скромных русских, честных работниках. В последние годы, и особенно в ужасную пятилетку после революции, многие уезжали в Европу на заработки. Наверное, каждый знает хотя бы одного такого человека. Эти люди быстро добивались успеха и процветания. Грузчики становились бригадирами, официанты — метрдотелями. Рабочие становились мастерами, инженеры — директорами заводов, лаборанты — доцентами. Почему? Конечно, самое главное — русский человек трудолюбив и честен, умен и образован. Но не только! Разве китайцы ленивее или глупее русских? Конечно, нет! Китайцы — трудолюбивый и упорный народ. Среди китайцев немало образованных людей. Почему же им не везет в Европе, а у русских все получается? Ответ простой. Потому что русские в Европе — у себя дома. А дома, как говорится, и стены помогают. Русские — исконная европейская нация. Ученые доказали, что историческая родина русских — между Эльбой и Рейном. Возврат народов на свою историческую родину — неизбежен. Например, евреи всего мира потянулись в Палестину, в святой для них город Иерусалим; армян неудержимо влекут предгорья Арарата, — Макс Литвинов вдруг впал в протяжно-поэтический тон. — Суждено ли русским вернуться на свою древнюю европейскую родину? Сегодня этого не знает никто. Но история, особенно в двадцатом веке, движется быстро».

Такие дела. Наверное, я вздохнул слишком громко.

— Чего пишут-то? — спросила меня тетка-соседка.

Я покосился на нее; ей было под пятьдесят, она была в приличном сатиновом платье и в белой кофточке поверх. На толстой шее у нее были бусы из искусственного розового жемчуга. Руки лежали поверх кошелки, широкие темные руки заводской работницы, с толстыми ногтями. Ногти были густо — видно, только что — намазаны розовым перламутровым лаком, в тон ожерелья. Медно-золотое обручальное кольцо. Простое курносое лицо, высокие скулы, морщины вокруг глаз, седые волосы из-под платочка. Довольна жизнью. Вот, в воскресенье едет к сыну и невестке, внуков проведать. Гостинцы везет. Огурчики-закусочки. Стопку опрокинет. Простые пожилые русские тетки очень здорово умеют опрокинуть стопку. Одну-другую. И даже третью. Это я по старым временам помнил, по пятым-десятым годам. Думаю, и сейчас не разучились. Опрокинет стопку, закусит. Может, вдруг запоет. Или прослезится.

Кондуктор объявил Монастырскую улицу.

— Война будет, вот что пишут, — тихо сказал я. — Дайте, сестрица, выйти. Мне на следующей сходить.

— Господи твоя воля, — она перекрестилась. — Правда, что ли?

— Дайте выйти, — повторил я. Она встала со скамейки и выпустила меня, глядя испуганно. Я стоял в проходе подле двери.

— Вот сейчас Монастырская, сходите, батюшка? — спросил кондуктор.

— Схожу, схожу.

Кондуктор нажал кнопку. В кабине шофера зазвенел электрический колокольчик. Автобус притормозил и подъехал к оклеенной афишами будочке со скамейкой, урной и доской расписания.