Архитектор пряничного домика

– Очень подходящая для вас роль. Я представился вашим секретарем, сказал: «Иван Павлович задумал написать книгу о судьбе человека, который волею судеб оказался заперт в заведении, где живут люди с нестабильной психикой. У господина Подушкина есть вопросы. Не затруднит ли вас проконсультировать его?» И услышал: «Жду его тогда, когда он сможет приехать». Похоже, Матрона нормальная женщина, безо всякого пафоса.

Я встал.

– Куплю коробку конфет, цветы и поспешу в Ракитино.

– Я изучил «Фейсбук» Гранкиной, – остановил меня Боря, – срезанные цветы дама не любит, шоколад и прочие сладости не ест. Она большая любительница книг, которые выпускает издательство «Глаз».

– Иллюстрированные справочники, – кивнул я, – отличный вкус. Они мне самому нравятся.

– Матрона собирает те, которые выпущены в начале прошлого века, – продолжал Борис, – у нее есть все экземпляры, кроме «Истории хлеба». Я нашел этот том у букиниста Еремина, зарезервировал его на фамилию Подушкин.

– Ты гений, – восхитился я.

– Просто батлер, – скромно отреагировал Борис.

Глава 21

– Господи! – ахнула Матрона, открыв пакет, который я ей протянул. – «История хлеба». Мечта! Иван Павлович, как вы догадались, что я давно ищу эту книгу?

Я стал расшаркиваться.

– После того, как вы любезно согласились встретиться с незнакомым, докучливым литератором, который будет досаждать вам вопросами, я решил доставить вам удовольствие. Сначала хотел привезти шоколад и букет. Стандартный набор вежливого гостя. Но потом догадался посмотреть ваш «Фейсбук».

– Ванечка, ты с детства отличался сообразительностью, – кокетливо произнесла хозяйка.

Я опешил.

– Мы знакомы?

– Так проходит слава мирская. А мы, девочки, наивно верили, что первая любовь никогда не исчезает из памяти, – засмеялась Матрона. – ВДНХ, я в белой кофточке и синей юбке. Ты страшно серьезный, в костюме, белой рубашке, с галстуком. Весь красный. Жарко бедному мальчику, но он нарядился как положено. И я расстаралась, утащила у мамы губную помаду, пудру, румяна. Моника была так хороша, что аж страшно!

От неожиданности я без приглашения плюхнулся в кресло, которое стояло в просторной прихожей.

– Моника?

Хозяйка рассмеялась.

– Ваняша! Когда я только что говорила про твою сообразительность, то не ехидничала. Ты рос чудесным мальчиком, серьезным, всегда ходил с книжкой. В точных науках ничего не понимал, таблицу умножения до десятого класса не выучил.

– До сих пор ее не знаю, – пробормотал я.

– Но на гуманитарной ниве тебе не было равных, – продолжала Гранкина. – У нас с тобой был замечательный тандем. Я решала тебе все контрольные по математике, химии, физике, а ты мне писал сочинения, изложения, доклады по литре и биологии. Ты увлекался анатомией и физиологией, что немного странно, учитывая, что ты собирался в литинститут.

– Было дело, – согласился я, все еще не придя в себя от изумления, – одно время я даже подумывал стать врачом, но потом узнал, что надо на вступительных сдавать химию, и отбросил эту идею. Сейчас могу признаться, что весьма огорчился, когда ко мне в третьем классе посадили за парту новенькую девочку с красивым именем Моника.

Хозяйка улыбнулась.

– Пошли в комнату. Ты по-прежнему любишь ватрушки? Тетя до самой смерти всякий раз, когда пекла булочки с творогом, вынимая из духовки противень, говорила: «Приди сейчас Ваняша, не осталось бы ни одной».

Я смутился.

– У нас дома их не пекли. Тетя? Я думал, Римма… отчество забыл…

– Петровна, – подсказала Моника, – не ты один считал ее моей мамой, а дядю Володю папой. На самом деле они дальние родственники Свинкиных.

– Кто такие Свинкины? – удивился я, входя в просторную гостиную.

Хозяйка села за стол и начала разливать чай.

– Фамилия моих родителей – Свинкины. Отец служил психиатром, он с детства был глубоко верующим человеком, что для советских лет было весьма необычно. Но папа, Василий Глебович, не мыслил жизни без молитв, поэтому решил работать там, где мало кто соглашался, в психоневрологическом интернате. А тот располагался в нескольких зданиях монастыря, очень старого, его посещали Иван Грозный и Петр Первый и другие цари. Обитель построили в тысяча триста шестьдесят первом году, в советское время ее не закрыли, но отняли почти все помещения под интернат, в него свозили больных со всей Москвы и области. Служить там ни медсестры, ни санитары, ни врачи не соглашались. Оклады были копеечные, работы выше крыши, контингент тяжелейший. Опытных врачей туда было не заманить. Работали там в основном монахи, если бы не они, скорее всего, дом призрения мог умереть. А отец мой туда устроился с радостью, работал с полной отдачей, он был счастлив, потому что мог присутствовать на всех службах. Жили мы на территории обители. Я была единственным ребенком среди больных и монахов, читать меня отец Аристарх научил.

Моника рассмеялась.