Архитекторы

Последнее, что Сергей помнил – как яркий свет от фонаря в баре до боли в глазах засветил ему в лицо, пройдя сквозь него, ослепив на некоторое время. И вот он очнулся (Сергей в этом был максимально уверен), но где? И самое главное: какое место он занимал там, где пришел в себя?

Сергея окружало совершенно пустое молочное пространство. Куда бы он не посмотрел, его ждала только пустота. Из-за ее однородности он никак не мог понять, где же находится низ, а где верх. Он будто парил. И его здесь одновременно не существовало…

Его здесь не было. Как не пытался Сергей оглядеться, медленно или резко переводя взгляд туда-сюда, то он никак не мог увидеть самого себя, свое тело. Ни рук, ни ног, даже носа перед глазами не было.

Сначала он просто пытался их найти в пространстве, осматриваясь, и только после нескольких бесполезных попыток решил, что надо бы дотянуться рукой до своего лица. Но ничего не произошло. Он пытался двинуть рукой, но не чувствовал отклика. С остальными частями тела так же. Возникло ощущение, что его глаза и мозг отделили от оболочки и положили в контейнер. В нарастающей панике Сергей стал водить взглядом вокруг, вдруг осознав, что не может однозначно ответить на вопрос: точно ли он оглядывается по сторонам или на самом деле это какая-то иллюзия, а взгляд уперся в одну точку? От подобных мыслей прошибло бы в пот, спина взмокла бы так, что белую рубашку пришлось выжимать. Однако Сергей не чувствовал тела, а значит ни пот, ни резкие покалывания тысяч иголок в кожу ему не грозили. У него оставался только разум, запертый в яркой белизне.

«Что происходит? Где я? Почему я не в баре?»

Ему захотелось кричать. Но крик прозвучал лишь в его мыслях. Тишина странного места не нарушилась.

«Да что такое-то? Неужели я перепил и сошел с ума?»

До этого момента Сергей никогда не ловил белку, а теперь начал сомневаться, что пробуждение вообще имело место.

«Это как кома…»

Мысли одна хуже другой роились, нет, не в голове, а в каком-то другом вместилище, быть может в этом же пространстве, но они ясно представали перед Сергеем.

Ясным являлось лишь одно – из всего спектра возможностей Сергею осталась лишь способность мыслить. А мысли, как это бывает, оставленные наедине со своим носителем, могут нанести тому сильнейший вред. Так и начало происходить. Они каскадом менялись, становясь все хуже и хуже. И вот уже Сергей поверил в то, что он на самом деле умер в баре. В принципе, его последние воспоминания ограничивались какими-то обрывками и ярким светом в конце алкогольного тоннеля. Поэтому подобные мысли тяжело игнорировались.

«Как жаль! Как жаль! Я же на неделе должен был помочь отцу. И там еще свидание наконец-то! Не вовремя, ой не вовремя.»

Грусть, паника, горечь рождали новые и новые умозаключения. От них становилось вроде бы теснее, но не понятно, почему, а главное, где. Головы как будто и не было, а пустота вокруг казалась бесконечной.

«Где же я тогда? Ад? Рай? Чистилище? Господи, неужели это и есть конец? Финальное ничего? Не может быть…»

Ему всегда твердили – верь. Так говорила и бабушка, и мама. Они учили его, что надо верить в Бога и жизнь после смерти. В спасение души и благие дела. Но в это он никогда не верил. А сейчас находился в неизвестности и никак не мог понять, правильно ли поступал всю свою жизнь. Дошло до того, что Сергей попытался вспомнить свои грехи, взвешивая каждый из них, прикидывая, как сильно он заслужил ад.

«Меня учили, что в аду вечные мучения. Но кроме того, что я не могу ничего найти вокруг, а самое главное – себя, то вряд ли это походит на наказание. И раем не пахнет. Неужели чистилище?»

Подобные мысли подсказывали, что тогда надо найти способ связаться с теми, кто может помочь ему выбраться отсюда. Потому что чистилище, как он помнил, не вечно, и отсюда ход либо вверх, либо вниз. Как же понять, что же и каким образом делать, чтобы заслужить выход, желательно наверх?

Но вокруг ни намека на дверь или окно. Только белое сияние, от которого заболели бы глаза. Если голова оставалась бы на месте…

Больше всего пугала стерильность и нейтральность ситуации: чистейшая пустота, отсутствие реакций на эмоции, отсутствие тела, возможностей действовать. Хотелось почувствовать даже страх, пусть. Но как бы было замечательно ощутить прилив крови к голове…

«Вот бы ветер дотронулся до меня…»

Внезапно, незнамо чем, Сергей почувствовал дуновение легкого ветерка. От этого неожиданного ощущения, практически неосязаемого, все мысли остановились, выжидая повторения. Но все замерло вместе с Сергеем.

«Не показалось ли мне? С чего бы вдруг это произошло? Ветер здесь?»

Ему безумно захотелось еще раз прочувствовать это дуновение, но сильнее. И что же: ветер правда задул. Задул сильнее, чем в первый раз. Теперь он ощущался явно. Снова непонятно чем, но Сергей чувствовал движение воздуха.

Он обомлел. Это выразилось полной остановкой мыслительного процесса. В нем жило только желание чувствовать ветер до самого конца, когда он не сможет даже подумать, или увидеть вокруг пусть даже эту молочную бесконечность.