Архитектура для начинающих

– Ненавижу тебя, сучку! – яростно топчется по Ритиной одежде старая женщина. – Так тебе! Так!!! – пыльными подошвами по шелковым блузкам и платьям, по обрывкам растерзанной занавески. На какой-то миг, словно из забытого сна, Рита видит в образе Нины Андреевны другую женщину. С чопорной укладкой благородно седых волос, умелым макияжем, в строгой одежде, безобразно разрывающую холст картины в лоскуты.

– Это дьявольская икона! – визгливый голос острыми бритвами врезается в барабанные перепонки. – Ее надо сжечь немедленно вместе с тобой! И тогда мой сыночек вздохнет спокойно и будет жить!

– Твой сын умер, – мрачно произносит Рита матери своего отца. – Сгнил заживо от твоей же ненависти.

– Что-о?! – ревет в экстазе Нина Андреевна. – Да я тебя измочалю сейчас!..

Перед лицом Риты мелькают узловатые пальцы. Запутавшись в одежде, Нина Андреевна, всплеснув руками, нелепо с грохотом падает на пол. Копошится там, пытаясь то ли подняться, то ли просто сориентироваться. Позади нее, в дверях, Рита замечает обоих Золотаревых и Павла Юрьевича.

– Она ударила меня! – грозный рык Нины Андреевны удивительно легко трансформируется в жалостливый визг. – Она толкнула меня! Вот! Вот синяк! – сидя на полу, тянет на груди платье, выискивая на сморщенной коже возрастные пигментные пятна. – Милицию вызывайте! Участкового!

– Я тебе сейчас устрою жандармерию! – протопав прямо по многострадальным вещам, разбросанным по всему полу, Никита Михайлович грубо поднимает жену под руку и толкает вон из комнаты, прикрикивая – пошла, пошла!

– Только попробуй! – женщина нервно-боязливо огрызается. – Это она все, прошмандовка.

А в голосе страх. Вечный такой, бабский. И Рита замирает, не понимая теперь, что больше пугает ее – перспектива попасть в узловатые руки свекрови или стать свидетельницей расправы свекра над собственной женой. Липкое, парализующее чувство ужаса грозит вывернуть желудок наизнанку.

– Ненавижу! Всех вас! – то же чувство подстегивает истерику Нины Андреевны. – Дураки вы все! И она вас всех обдуряет! – вырываясь из-за мужа, еще раз пытается плюнуть в Риту. Матерясь, Никита Михайлович грабастает жену в охапку и буквально выносит прочь. Их личная теперь разборка выливается сначала на улицу, потом удаляется к соседнему дому. О том, чем у них все это сегодня, сейчас закончится, Рита даже думать боится. Бледная, почти не дыша, она стоит на прежнем месте, будто прикована теперь к нему навек.

– Что? Получила? – скрещивая руки на груди, злорадно усмехается Мишка.

Что-то в этом есть детское и древнее одновременно.

Как удовлетворенное мамино «я же говорила! Марш в угол!», когда ты все-таки разобьешь эту вазу или слетишь со ступенек, ободрав при этом коленки. Ненависть бытовая обыкновенная. Житейская. Родная, практически. Тебе заботливо прижгут колени и локти зеленкой, при этом строжась – терпи, сам/а виноват/а! А брат или сестра покрутят пальцем у виска – там сорвется только полный лох! И через пару дней окажется на твоем месте со всем набором причитающихся реакций.

Свекровь сама когда-то была невесткой, а до этого дочерью невестки и внучкой свекрови.

Маленькая Нина Андреевна помнит старания своей молодой матери непременно угодить мужу и той, которую за глаза звала мерзкой старухой, льстиво улыбаясь при этом в личном общении.

Помнит первую жену старшего брата, как она за глаза назвала мать Нины самодуркой, и какой из этого после случился эпичный скандал!

Нина сама однажды вошла в чужой дом, в одночасье превратившись из дочери и золовки с более высоким социальным статусом, в бессловесную сноху с единственной, главной задачей – доказать свою полезность и лояльность. Она старалась изо всех сил, скрывая слезы и обиды до той поры, когда можно будет их достать из сундуков памяти и приумноженные передать невестке. Вот только Рита оказалась слишком неправильной, а Мишка чересчур мягкотелым. Только и способным по-детски, за спиной родителей, показывать язык и ехидно хмыкать – «получила?»

Вещи собирали почти не глядя. Просто поднимали с пола все подряд, трамбовали в клетчатые «челночные» сумки, их грузили в объемный багажник раритетного Доджа Павла Юрьевича.

Из соседнего дома Золотаревых-старших время от времени доносились повышенные голоса Мишкиных родителей. Позже к ним примешался еще один, подозрительно похожий на соседский.

Мишка сначала язвил, помогая собирать барахлишко, потом пытался просто заговорить с женой, но из этого ничего не вышло. Рита упорно хранила молчание.

– У нее стресс. Не приставай, – вступился за падчерицу Павел Юрьевич, когда, по его мнению, Мишкин голос стал излишне настойчив.