Архив

– Браво, Илья Борисович! Не вы ли автор «Протоколов сионских мудрецов»? А?! – Он нехотя выпускал слова. – Всемирный жидомасонский заговор… Весь шарик оплели своими кознями. Слыхал уже!… Да! Оплели весь мир! Только своей трагедией. И смертями! Вот чем оплели они весь мир, – голос Аркадия нарастал. Сильное здоровое сердце толчками отдавало в горло. – Послушай, историк… Я тебе одно скажу. На протяжении веков изгнания народа со своей земли ни одна страна не проигрывала от еврейской диаспоры, от присутствия евреев в ее национальных границах. Ни одна! Ни в Америке, ни в Европе, ни в Африке. И ты это знаешь лучше меня. И наоборот – нередко распадались и гибли спесивые государства, изгнав или уничтожив своих евреев. Это тебе тоже известно лучше меня… Я не идеализирую свой народ, нет. Среди них полно стервецов и отъявленных мерзавцев.

– Ничуть не больше, чем у других народов, – вставил Гальперин, ему тоже не хотелось разлада с сыном.

– О! Молодец! – Аркадий с ироническим одобрением тронул ладонью отцовское плечо. – Когда государства шли на поводу у провокаторов и изгоняли евреев из страны, чем это нередко кончалось? Самоедством. И еще… поисками евреев, чтобы иметь, куда направить недовольство своих народов. Евреи нужны, а то, не дай бог, люди разберутся, что к чему, и накостыляют своим провокаторам… Ладно, командор, надоела мне эта вековая свистопляска. Хочу быть среди своих. Пусть меня ждут синяки и шишки, но никто не посмотрит на меня косо только из-за того, что у меня другой изгиб носа.

– У тебя отличный рисунок носа, Аркаша. Классический римский стиль, – вставил Гальперин. – Даже не знаю, в кого ты пошел. У мамы твоей был…

– Хочу быть среди своих, – не слушал Аркадий. – Преступление?! Когда русский рвется из какой-нибудь Маньчжурии или Франции домой, в Россию, это называется патриотизм. А как еврей – предательство и сионизм. Живот надорвешь от такой логики. Как у дедушки Крылова, вот кто был великий человек, недаром о нем у нас как-то помалкивают. «Виноват лишь в том, что хочется мне кушать?!»

– Ладно, ладно… Беги! – закричал Гальперин, он был бессилен перед доводами сына и злился.

– Сионизм, сионизм… А что такое сионизм? Если разгрести весь вздор, что навалили на это понятие всякие антисемиты или просто невежды, – желание народа вернуться на землю, с которой его согнали два с половиной тысячелетия назад, жить одной страной, как живут все те, кто валит этот вздор.

– Что-то не очень-то они туда и рвутся, – буркнул Гальперин. – Все по дороге сворачивают… Что-то не очень хотят жить среди своих.

Но Аркадий не слушал, он задыхался от распирающих нервных токов.

– «Национальная черта!» – пишут они в своих гнусных статьях… Болтовня какая! Национальной бывает кухня, одежда, песня, язык. Но не черта характера! Бред и провокация. На каждого доброго есть злой у любого народа, на каждого алкаша – трезвенник, на каждого простодушного – хитрец, на талант – бездарь… Когда мне хотят польстить, говорят: «Ты, Аркадий, вовсе не похож на еврея!…» Искренне говорят, желая мне добра. О, этот простодушный антисемитизм… Ненавижу! И бегу от него, сжимая кулаки.

– Ладно, ладно, – бормотал Гальперин. – Беги и добеги. А то застрянешь ненароком в Америке. Или в Австралии. Будешь разводить сумчатых евреев.

Аркадий откинул голову, словно с лету ткнулся о преграду, положил вилку, бросил косой взгляд на дверь прихожей.

– Мы с тобой редко виделись, отец. Увы! Ты плохо знаешь своего сына. Или просто тебе хочется сделать мне больно? Это запрещенный удар, командор… Очень жаль.

Гальперин завалился спиной в теплую груду одежды, что свисала с многорогой вешалки, и смотрел, как Аркадий натягивает плащ.

Просторная прихожая была ему тесна, и Аркадий старался изловчиться, чтобы не смахнуть на пол коробку, в которой хранились расчески и всякая дребедень. Правый рукав упрямился, и Аркадий слепо тыкал кулаком в пятнистую подкладку. Гальперин шагнул к сыну, намереваясь помочь. Аркадий замер в неловкой позе: склонив голову, он к чему-то прислушивался… Теперь и Гальперин расслышал скворчание ключа в замочной скважине. Ксения! И угораздило ее вернуться…

Дверь дрогнула и с липким шорохом отворилась.

Лицо Аркадия вытянулось в изумлении. Что касалось Гальперина, то тот от смущения онемел и лишь глупо улыбался. Лишь Ксения сохраняла самообладание, хотя, видит бог, она не думала застать Аркадия у отца, на часах начало первого.

Поздоровавшись, Ксения поставила на полку зонтик и сумку, из которой торчал батон.

– Познакомься, Аркаша… это аспирантка, – промямлил Гальперин.

Аркадий оставил упрямый рукав и протянул ладонь. Несмотря на внешнюю самоуверенность, Аркадий был весьма застенчивый человек, тем более в подобной обстановке…

Представившись, он криво улыбнулся и шагнул к двери. С плащом, висящим на одним плече.

Ксения скрылась в комнате.

– Ну, отец, ты даешь, – прошептал Аркадий. – Теперь все ясно, старик. Я восхищаюсь тобой, такая женщина. Слушай, а не устроить ли нам с тобой мальчишник, а? Хата есть, даже две.

Аркадия душил смех. Он прижал к губам вытянутые пальцы и бросился на площадку.