Архив

Вообще в последнее время Брусницын чувствовал себя в архиве неуютно. С ним здоровались, разговаривали, но… Он успокаивал себя тем, что поступок его тогда, на собрании, многим показался непривычным, в нем долгие годы видели тихого, покладистого Анатолия Семеновича, человека, избегавшего конфликтов, а тут — на тебе! Но позже он отбросил иллюзию. Началось с Женьки Колесникова. Именно из-за этого типа он, Брусницын, попал в кабалу к Хомякову. Казалось бы, чепуха какая, и должен-то Колесникову всего шесть рублей, а вот нет их и все! А тут еще Зоя принялась пилить за те двадцать пять целковых, будто ее родители не могут родную внучку неделю прокормить. О психопатке-аспирантке, возлюбленной Гальперина, он уже не думал, вернее, не представлял, каким образом вернуть ей несчастную пятерку. И черт с ней! Пусть радуется, что он не поднял шум по поводу ее хулиганской выходки… А тут еще Зойкину шубу надо выкупить из ломбарда, пора, зима на дворе. Так что Хомяков, со своими пятью сотнями, подвернулся вовремя.

С Колесниковым Брусницын встретился в коридоре. Остановился, протянул деньги, поблагодарил. «Давай! — буркнул Колесников. — А то еще какую-нибудь пакость сотворишь», — повернулся и ушел, не простившись. И каждый его шаг звучал, словно штрих карандаша, вычеркивающий Брусницына из его, колесниковской, жизни. А тут еще эта блудня Чемоданова — воистину у порочных людей весь мир представляется в свете их порока — налетела, точно за ней черти гнались, выкрикнула в лицо оскорбление и умчалась, даже ответить не дала… Да, никаких иллюзий уже не было, что его бойкотировали или… боялись! Именно боялись! Это открытие громом поразило Брусницына. Его боялись?! Впервые он услышал это от Шереметьевой. Несколько раз, в обед, Брусницын наведывался в отдел использования, тянуло к людям, которых он считал своими единомышленниками. Однажды Шереметьева разоткровенничалась: «Опасный вы человек, Анатолий Семенович. Ну я, положим, выступила против Гальперина, поворчала. А вы способны и выстрелить. — И еще подсластила пилюлю «единомышленница»: — Знаете, звонили из Университета, сказали, что ваша статья в сборнике «Русская культура в эпистолярном наследстве» откладывается. Издательство «Наука» урезало объем, и несколько статей пришлось из сборника снять». Весть пришибла Брусницына. Мало того, что он потратил на статью время, он рассчитывал на эти деньги, еще утром рассчитывал, с тем чтобы отвязаться хотя бы от Хомякова с его кредитом. «Ну почему именно мою статью? — пробормотал Брусницын. — На собрании полный зал был университетских!» — «Те, кто был на собрании, в сборнике участия не принимают, — ответила Шереметьева. — Кстати, и мою статью они сняли, могу вас успокоить, переписку графа Валуева с Аксаковым… Я это дело так не оставлю. Всюду их люди, всюду!»

Словом, неудачи посыпались, словно из прорванного кулька. А Гальперин все продолжал занимать кабинет заместителя директора по науке, и никаких не было признаков его ухода. Возможно, и права Шереметьева, всюду у них свои люди, как щупальца спрута.

В тот же день, под вечер, в кабинет явился Хомяков, со своей зобастой физиономией. У Брусницына екнуло сердце, почуял недоброе. А ведь и двух недель не прошло, как в столовой, что на Речном проспекте, Хомяков передал Брусницыну пять сотен. И пивком чокнулись на брудершафт, только что без поцелуев. «Вот что, Толя, извини, друг… Звонил Варгасов. Не мои то были деньги, его. Просто лежали У меня… Словом, денег требует, что-то купить хочет. Придется вернуть должок, завтра же». — «Да ты что, Ефим? — чуть ли не заплакал Брусницын. — Где же я возьму? Тем более завтра. В один ломбард отдал триста пятьдесят. Без ножа режешь, Ефим, лучше бы вообще не приманивал, чем так!» — «Ты мне истерику не закатывай. Я тебя выручил? Выручил, — бабий голос Хомякова звучал скандально-высокими нотами. — Я и сам не думал, что так обернется. Поговори с Варгасовым». — «Как же я с ним поговорю? — трепыхался Брусницын. — Я же его и в глаза не видел. И потом, он вроде в тюрьме сидит? — Брусницын запнулся, подозрительно глядя на Хомякова. — Говоришь, звонил он тебе? Из камеры? Или опять его отпустили?» — «Выпустили его. Совсем. Досрочное освобождение, дружки помогли, — объявил Хомяков. — Так что так, Толя. Раскинь умом и деньги собери. Завтра с утра и зайду».