Архив

— Что ж, рада знакомству, Маккензи. — Она заключает мою ладонь в своей. Она вся состоит из низкого гула, колокольного звона и звука разрываемой ткани. — Меня зовут мисс Анджели.

— Приятно познакомиться. — Выждав приличное время, я вежливо высвобождаюсь от ее пожатия.

И тут я слышу это. От этого звука по коже бегут мурашки. За живой стеной, которую представляет собой мисс Анджели, я слышу слабенькое мяуканье, затем кошка обнаруживает небольшое пространство между ног мисс Анджели и проскальзывает наружу, в холл. Я отскакиваю в сторону.

— Джеззи! — зовет ее мисс Анджели. — Джеззи, ну-ка вернись!

Маленькая черная кошка, отойдя подальше, чтобы до нее нельзя было дотянуться, оценила взглядом свою необъятную хозяйку. А потом повернулась ко мне.

Боже, как же я ненавижу кошек!

На самом деле я ненавижу к ним прикасаться. Как и к любым животным, по одной и той же причине: они такие же, как люди, только в сто раз хуже. Только инстинкты и никакого сознания, эмоции и никакой логики — они для меня — живая сенсорная бомба, обернутая мехом.

Мисс Анджели выбирается из дверного проема и чуть не падает на Джеззи, а та как назло бежит в мою сторону. Я съеживаюсь и отступаю, выставив корзину с маффинами, как щит.

— Плохая киса! — рычу я сквозь зубы.

— Она такая лапочка, моя Джеззи! — Мисс Анджели наклоняется, чтобы подобрать кошку, которая то ли прикидывается дохлой, то ли в самом деле парализована страхом, и я успеваю увидеть часть квартиры за спиной ее хозяйки.

Каждый сантиметр пространства, на который можно пристроить, положить, повесить хоть какую-нибудь вещь, занят антиквариатом. Мой мозг пронзает единственная мысль. Зачем кому-то могло понадобиться собрать столько старья?

— Вам, похоже, нравятся старинные вещи, — закидываю я удочку.

— О да, — выпрямляется она. — Я — коллекционер.

Джеззи висит у нее под мышкой, как модная пушистая сумочка.

— По образованию я — историк искусства, — уточняет мисс Анджели. — А тебе, Маккензи, нравятся старинные вещи?

«Нравятся» — неподходящее слово. Они полезны, поскольку, в отличие от новых вещей, хорошо впитывают воспоминания.

— Мне нравится Коронадо, — я незаметно продолжаю гнуть свою линию. — Его ведь тоже можно назвать старинным, не так ли?

— Совершенно верно. Это чудесное место. Его возвели больше века назад, хотя в это трудно поверить. Он полон историй, наш Коронадо.

— Кажется, вы немало о нем знаете.

Мисс Анджели заколебалась.

— В таком месте, как это, никто не может знать всего. Фрагменты мозаики, обрывки историй, слухи и байки… — Она замолкает.

— Правда? — Я воспряла духом. — И даже что-то необычное?

И тут, опомнившись, что могу спугнуть собеседницу таким энтузиазмом, я добавляю: моя подруга убеждена, что в подобном доме с секретами должны водиться привидения и кишеть скелеты в шкафах.

Мисс Анджели сурово хмурится, водворяет Джеззи в квартиру и запирает за ней дверь.

— Мне очень жаль, — невпопад говорит она, — но вы поймали меня прямо на выходе из дома. У меня назначена деловая встреча.

— Ой, — запинаюсь я, — может, мы поговорим как-нибудь в другой раз?

— Как-нибудь в другой раз, — эхом повторяет она, с удивительной для ее габаритов скоростью уносясь прочь.

Я смотрю ей в спину. Она точно что-то знает. Я никогда еще не задумывалась о том, что кто-то может знать,но не хотеть этим делиться. Может, пока не стоит отказываться от главного источника информации — стен? Они хотя бы не смогут отказать.

Я поднимаюсь на пятый этаж, и мои шаги эхом отдаются в пустом холле. В квартирах нет ни души, и я оставляю за собой след из маффинов, как мальчик-с-пальчик — из крошек. Неужели здесь действительно так пусто? Или просто люди такие неприветливые? Я стремительным шагом иду к двери на лестничную клетку, она вдруг сама собой распахивается, и я на полном ходу в кого-то врезаюсь. Отлетев в сторону, я оступаюсь и опираюсь о стену, чтобы не упасть. Но слишком поздно, маффины уже не спасти.

Я зажмуриваюсь, готовясь услышать удар корзины об пол и шелест рассыпающихся кексов. Но ничего не происходит. Я открываю глаза. Передо мной стоит парень и крепко держит мою корзину. Темные колючки на голове, хитрая улыбка. У меня почему-то екает сердце.

Тот самый полуночник с третьего этажа.

— Извини. — Он вручает мне корзину. — Все целы, пострадавших нет?

— Нет. — Я выпрямляюсь и заглядываю ему в лицо. — Все в порядке.

Он протягивает мне ладонь и представляется:

— Уэсли Айерс.

И ждет моего рукопожатия.