Архив барона Унгерна

Развив фантастическую активность, Моргенштерн разыскал горстку университетских приятелей Р. Ф. Унгерна и добился от них предварительного согласия на публикацию его эпистолярных шедевров, заручился поддержкой нескольких крупных издателей и меценатов и даже нанес визит к Полю Валери, которого привел в замешательство, предложив написать историю пребывания Унгерна в Париже[22].

Однако главная заслуга доктора Моргенштерна состояла в том, что в течение зимы – весны 1922 г. он восстановил по памяти те немногие строфы, которые ему посчастливилось услышать от самого барона в Петербурге в период с конца 1907 по 1909 гг., и на их основе подготовил к печати текст поэмы "Error". Совершив эту поистине титаническую работу, ученый обратился в парижский филиал издательства "Madero&Madero". Каково же было его удивление, когда издатели, прочитав рукопись, с возмущением отвергли ее. Журнал «Русский инвалид» также отказал Моргенштерну в публикации. Когда же он принес материал в редакцию «Зеленой палочки», состоялся невероятный скандал, приведший к тому, что вся русскоязычная пресса бойкотировала его популяризаторскую деятельность. Произошедшие события побудили Моргенштерна искать обходные пути. В октябре 1922 г. после длительных и нелицеприятных переговоров с разнообразными редакциями, ему наконец удалось напечатать поэму в малотиражном еженедельнике «Театральные впечатления»[23]. Итоговый текст был предельно сокращен и изобиловал ошибками и неточностями.

Публикация поэмы "Error" вызвала недоброжелательную критику. «Русский инвалид» вышел с разгромной статьей, в которой плод трудов доктора Моргенштерна именовался «возмутительной фальсификацией» и «давно ожидаемой провокацией большевизма». В статье, в частности, говорилось:

«Caveant consules![24] Но еще больше опасайтесь приверженцев старой школы, усердно заискивающих перед новой властью. Не надо быть оракулом, чтобы увидеть, что этой безобразной выходкой, порочащей светлую память барона Унгерна, Алоизий Моргенштерн выказал готовность служить Советскому правительству. Впрочем, сделал он это, надо полагать, чересчур мудрено. А как справедливо заметил Георг Лихтенберг, перемудрить есть один из самых позорных образчиков глупости!»[25].

Тем не менее, издевательские рецензии не смутили Моргенштерна, он, по собственному выражению, почувствовал за спиной крылья и потому уже не мог остановиться. Новый 1923 год он встретил в кабинете, трудясь над реконструкцией прозы Р. Ф. Унгерна. Не взирая на сверхнапряжение, ученый яростно штурмовал сонное царство Мнемосины посредством ноотропных препаратов и стимуляторов, которые приготовлял тут же, ни на шаг не отходя от рабочего стола. Кабинет был завален охапками сушеных трав, книжный шкаф заставлен стерильными ретортами и аптекарскими склянками с ингредиентами микстур, а воздух наполнял густой, дурманящий аромат tinctura grataegi[26]. Четыре ночи без сна и почти три недели тотальной мобилизации биологических ресурсов довели Моргенштерна до последней черты. 2 января 1923 г. его бесчувственное тело было обнаружено И. Волноноговым и Л. Яжборовским, зашедшими поздравить друга и пропустить по рюмочке великолепной сливянки.

Тяжелое нервное истощение не позволило Моргенштерну завершить задуманное. Кроме того, не оправдались его надежды, связанные с кругом парижских друзей барона Унгерна. Французские литераторы не желали с ним сотрудничать, подчеркнуто игнорируя его письма и телеграммы с мольбами о помощи. 1923 г. и первую половину 1924 г. он провел на больничной койке, глубоко переживая неудачу. Несмотря на строгий запрет врачей, приятелям удалось наладить снабжение его текущей периодикой, из которой он с величайшим изумлением узнал о чудовищной профанации, предпринятой его почти однофамильцами Маргенштернами. Не только Франция, вся Западная Европа была охвачена ажиотажем, вызванным появлением на свет новой науки – унгерналистики. Реакция Моргенштерна была молниеносной: он разослал знакомым и коллегам, с которыми еще не была утрачена связь, свое опровержение псевдотеории и предостерег их от пагубного легковерия в отношении тех, кто был для него b^etes noires[27]. Так, в письме сэру Перси Элиоту Хидденботтому он писал: