А далее она сказала нечто, его несколько ошарашившее. Она переговорила с матерью, но никаких имен не называла — лишь заикнулась, что некий ее знакомый в смятении и растерянности и что она раздумывает, чем бы ему помочь. Мать очень настоятельно посоветовала этому человеку обратиться к отцу Гравею из Миллтаун-парка{48}
. Это добрейший и очень понимающий человек, всегда готов наставить заблудшего.— Он из местных отцов-иезуитов, разумеется, — добавила Мэри. — Но ты ничего не предпринимай, пока я не вернусь. Я, возможно, позвоню сегодня вечером отцу Гравею и выясню, как взять его в оборот. А пока держись подальше от той гостиницы в Долки. И да, Мик, гляди за собой.
Черт бы драл, подумал он, это, что ли, дальнейшие события, неожиданное отступление в сторону, новый горизонт? На ум ему вновь пришла оскорбительная реплика Августина о святом Игнатии и его Ордене. Какова ирония: ему предстоит смиренно просить совета о Де Селби — у иезуита!
Возвращаясь к своим засушливым бумагам, он тайком хихикнул (возможно, хороший знак). Время покажет.
Но четыре дня спустя телефон зазвонил вновь. Кто же это мог быть? Услыхав, как глубокий мужской голос произносит его полное имя, он буркнул приветствие.
— А! Меня зовут Гравей, отец Джордж Гравей. Близкий друг упомянул при мне ваше имя. Звоню сказать, что буду совершенно счастлив встретиться с вами в любое время.
— Это очень любезно с вашей стороны, но…
— Что вы, что вы, мой мальчик. Когда б ни упала и малая тень на кого, как может она пасть на любого из нас, лучше этой малой тенью поделиться.
— О, я понимаю.
— Когда малая тень распределена по большей поверхности, она делается все прозрачнее и милостью Божьей может вовсе исчезнуть.
— Отче, я собираюсь уехать примерно на неделю. Небольшой отпуск, видите ли.
— Вон что. Это славные и радостные новости. Насколько мне известно, вы живете в Долки.
— Нет-нет. В Бутерстауне.
— Ах да. Ясно. Вы же через неделю вернетесь, конечно же. То будет первый день сентября. Не выпьете ли со мною чашку чаю, скажем, в шесть того вечера, в «Королевской марине»{49}
, Данлири?— Премного любезно с вашей стороны. Видите ли, я желал бы поговорить о некоем третьем лице.
— Превосходно. Тогда на том и порешим.
— Хорошо, отче. В шесть вечера, первого.
Вот так отец Гравей тихонько пробрался в жизнь и дела Мика, незвано. Байка про краткий отпуск была, разумеется, на ходу выдумана, но, отметим, не в панике. Он не желал никаких внезапных столкновений с этим отцом-иезуитом по множеству причин и тут же почувствовал легкую злость на Мэри, которая эдак его выставила, явив тем самым невеликое свое мнение о его умственном здравии. Во-первых, придется рассказать Хэкетту и послушать, что он скажет, — предполагая, что его вообще удастся заставить относиться к предстоящему серьезно. Во-вторых, Мику не терпелось получить от Мэри все возможные сведения об этом отце Гравее. Что он за человек такой, сколько ему лет, каково его церковное положение и в «бедах» какого рода он участвовал советами? Последнее важнее всего прочего, казалось Мику. Благожелательный, но докучливый и неумный церковник частенько оказывался не просто всего лишь помехой. В расспросах и стремленьях определить и истолковать беду посетителя (если у того и впрямь была какая-либо беда) он мог стать значительной новой бедой сам собою. И Мик напомнил себе, что, пусть и соблюдал он правила Церкви достаточно прилежно, в человеческих обстоятельствах ни с каким священником в хороших отношениях сроду не состоял. Вопросы, которые они задавали ему на исповеди, Мик часто считал наивными, глупыми, временами нелепыми, а чувство, что они благонамеренны и стараются изо всех сил, лишь добавляло к раздражению. Он сам в себе был достаточно целен, думалось ему: образован, терпим, не допускает открытой греховности или сквернословия, но всегда прилежно выказывает милость к тем, кто в слабости своей заблудился. Если и была у него самого личная слабость, то лишь бездумное злоупотребление алкоголем: тот притуплял нравственное чутье, расшатывал равновесие здравого смысла и — небеси! — мог завести ум в греховные грезы плотской разновидности. С Божьей помощью алкоголь Мик приструнит, но отнюдь не внезапным несуразным догматическим жестом. Умеренность — взрослая, культурная, неспешная: вот что тут надобно.