Архив Долки

Мик прибыл на двадцать минут раньше срока, уселся в баре и подкрепился предварительным стаканом французской воды. Он намеревался обставить перед отцом Гравеем историю так, что, дескать, Де Селби — человек эксцентрический, хоть и исключительной интеллектуальной мощи, но, похоже, духовно весьма заблудший, и ему, пожалуй, пойдет на пользу откровенный разговор о неколебимости христианского идеала, бессмертия души и почтения, с каким положено относиться к Церкви. Мик также хотел, коснувшись вопроса распространения по миру послания Христова, подвести беседу к сути тайного замысла, который Де Селби лелеял: единовременного распределения повсюду своего жуткого ДСП. Мик счел, что будет более чем без толку сообщать отцу Гравею о запредельной задаче, которая стояла перед самим Миком — защитить человечество от неслыханной угрозы.

Отец Гравей явился вовремя. Выглядел он так, как предварял его низкий глубокий голос: тощий, темноволосый, очень маленький человек лет шестидесяти, с морщинистым, но приятным, благожелательным лицом. Одет он был безупречно. Войдя, он замер посреди обширного бара и поискал Мика взглядом, Мик встал, подошел к нему, тронул его за руку и протянул свою.

— Отец Гравей, как я понимаю?

— А!

Священник ответил на рукопожатие дружески.

— Так-так. Вы, конечно, Майкл. Великолепно. Превосходно.

— Может, сядем вон там, отче? — спросил Мик, ведя отца Гравея к своему столику. Священник улыбнулся и сел, опрятно устроив шляпу и сложенный зонтик на ближайшей вешалке.

— Ну не тяжкий ли вечер, — сказал он любезно. — Не могу сказать, что мне такая жара по нраву. Я много лет провел в Риме, термометр там, конечно, повыше, но почему-то другой извод жара.

— Все говорят, что утомляет именно влажность в атмосфере, отче, но я так и не понял до сих пор, что это значит.

Отец Гравей смотрел на него жизнерадостно.

— Думаю, можно рассматривать это так: сильный солнечный свет лета извлекает пары из нашего волглого пейзажа, — пояснил он, — но, сдается мне, подобное положение дел — за гранью человеческого влияния. Разумеется, в некоторых больших городах, особенно в Америке, с незадачей этой в жилых помещениях справляются при помощи кондиционирования воздуха. В нашем доме в Кливленде так все и обустроено, и, поверьте, это совсем другое дело. Ну что ж! Давайте-ка по чашечке чаю, с коржиками?

— С коржиками?

— Да-да. С такими, знаете, кругленькими пирожными, сверху глазурь, белая или розовая. Я серьезно.

Что за чудовищное предложение! Иезуиты, значит, вот как мыслят себе сибаритство? Мик исторг нечто подобное тихому смешку.

— Отче, как можно?

— А, тогда, может, чаю и сэндвичей со свежей ветчиной?

— Видите ли, отче, я обычно посреди дня полновесно не обедаю. Это означает, что, добравшись вечером домой, я — изголодавшийся волк и тогда-то кидаюсь на добротный ужин. И часу не прошло, как я отложил вилку с ножом.

Отец Гравей хмыкнул и внезапно извлек пачку сигарет.

— Позвольте признать правду, — сказал он. — Я в той же лодке. Угощайтесь сигаретой. Мы тоже трапезничаем по вечерам. Боюсь, наш Дом привнес сюда кое-какие экзотические обычаи.

— Не беда. Ирландская церковь очень замкнута. — Он показал на стакан, пока не вполне пустой. — Если позволите, отче, мне кажется, мы оба заслуживаем капельку пристойного напитка. Любопытно, что виски — противоядие от жары. Когда строителям империи пришлось жить в жарких заморских широтах, они потребляли громадные количества виски. В те поры я, так уж вышло, виски пренебрегал — по одной малой тайной причине, — однако настаиваю, чтобы вы приняли стаканчик «Килбеггэна»^{94}.

— Что ж, возможно, это мысль, Майкл.

Мик пропустил мимо ушей это мерзкое панибратство, подозвал официанта и заказал два напитка. Отец Гравей уже закурил, расслабился и глазел по сторонам.

— Ну что ж. У вас есть друг, и он в беде?

— Не совсем в беде, отче. По крайней мере, я думаю, он бы изумился, если б узнал, что кто-то так считает, и посочувствовал бы. Штука лишь в том, что некоторые его взгляды и способы мышления кажутся мне эксцентричными, если не сказать неуравновешенными.

— Так. Прав ли я буду, если скажу, что тут замешаны крепкие напитки?

Подобное толкование Мика слегка повеселило. Что может быть проще алкоголизма — спиртового, а не спиритуального недуга? Сам Мик был бы счастлив, разумеется, если б загвоздка с Де Селби состояла в этом.

— О, вовсе нет, отче. Он ни в коей мере не строгий «ни капли», как и мы с вами, однако я бы определил источник его бед как зарвавшуюся интеллектуальную спесь.

— А. Старинный грех гордыни.

— Его зовут Де Селби, он своего рода ученый.

— Иностранец, увязший в какой-нибудь языческой диалектике?

— Он не иностранец. Он говорит в точности как дублинец, и слово «языческий» в связи с ним мне бы в голову не пришло. Более того, он верит в Бога и заявляет, что подтвердил божественное бытование экспериментом. Думаю, можно сказать, что ему не хватает веры, поскольку нет ему в ней нужды. Он знает.

Он уловил, как отец Гравей слегка повернул голову и уставился на него.