Архив еврейской истории. Том 14

Так, скандалом закончилось взаимодействие с неким С. П. Штейнбергом из Одессы, который на свой страх и риск, не испросив разрешения автора, с мая 1909 года принялся печатать в газетах переводы его произведений[923]. Получив от самозваного переводчика выпуск «Одесских новостей» с собственным рассказом, Шолом-Алейхем, как это ни удивительно, не только не возмутился, но, напротив, откликнулся чрезвычайно благосклонно и сразу же предложил бойкому одесситу взяться за новеллы из своего нового цикла «Железнодорожные рассказы». Более того, речь шла об их публикации уже не в провинциальных газетах, а в столичных литературных журналах или альманахах. Предполагалось, что такая публикация станет возможной благодаря протекции русско-еврейского прозаика Давида Айзмана[924].

Рукописи дальнейших переводов Штейнберг посылал автору для одобрения, тот вносил в них поправки и возвращал назад. Однако вскоре настроение Шолом-Алейхема начало меняться, в его письмах зазвучало раздражение и появились указания на «небрежное отношение переводчика к материалу»[925]. Чашу авторского терпения переполнило известие о том, что переводы Штейнберга не только печатаются в газетах, но и выходят отдельными изданиями — в виде дешевых брошюр. Дело осложнялось тем, что весной 1910-го московское издательство «Современные проблемы», заключив соглашение с Шолом-Алейхемом, приступило к выпуску его первого собрания сочинений на русском языке. Одесские брошюры подрывали коммерческие планы москвичей. В последнем послании к Штейнбергу, по всей видимости крайне резком, писатель называл корреспондента «экспроприатором» и «глупым переводчиком»

[926]. Затем на протяжении полугода Шолом-Алейхем публиковал в русской и еврейской прессе гневные «письма в редакцию», протестуя против деятельности «вопиюще безграмотных переводчиков», осуществляющих «самовольное хозяйничанье чужим трудом». В половине случаев антигероем «писем» выступал именно злосчастный Штейнберг[927].

Отношения Шолом-Алейхема с его «главным» прижизненным переводчиком на русский язык Юлием Пинусом — студентом медицинского факультета Московского университета, приглашенным «Современными проблемами» для работы над собранием сочинений, — открытыми конфликтами не сопровождались, но также не обошлись без горького разочарования. А начиналось все с самых радужных надежд:

Любезный друг Пинус!

Я безгранично рад, что мы наконец сошлись и очень сожалею, что мы не сделали этого раньше. <…> Есть у меня предчувствие, что в Вас я нашел настоящего переводчика[928].

Восторг от обретения «настоящего переводчика» достиг апогея, когда до итальянского курорта Нерви, где находился тогда писатель, добрался экземпляр первого тома собрания сочинений, вышедшего из печати в Москве под названием «Дети “черты”». Едва перелистав его, благодарный автор написал Пинусу:

Никогда меня чутье мое не обманывало. Я в предыдущем письме писал Вам, что чует мое сердце, что Вы — мой переводчик. Я не ошибся. Ваш перевод

превосходен. Превосходен потому, что лучше переводить с евр [ейского] уже нельзя. Я Вам так много признателен, что у меня в эту минуту нет слов[929].

Бурным эмоциям Шолом-Алейхема не помешало даже то, что «незначительные погрешности в переводе» он увидел сразу, что и отметил в том же послании. Но всего два дня спустя из-под его пера вышло совсем другое послание Пинусу — полное укоризны и указаний уже не на «погрешности», а на грубые и многочисленные переводческие ошибки[930]

.

Несмотря на несовершенство пинусовских переводов, первые тома собрания сочинений принесли Шолом-Алейхему всероссийскую славу Рецензенты русских газет и журналов не жалели комплиментов в адрес автора, но в адрес переводчика отпускали замечания разной степени колкости — от сравнительно мягких («Перевод не свободен от недостатков») до весьма хлестких («Переводили его [Шолом-Алейхема], видно, спешно и небрежно, чем разве и объясняются многие неудачные обороты, фразы, а то и просто неправильные выражения»)[931].

Стремясь исправить положение, автор принялся тщательно вычитывать рукописи новых томов, а также редактировать уже вышедшие тома для их переиздания. Вдобавок он привлек к этой работе профессионального русского литератора — критика и прозаика Абрама Дермана, одного из тех, кто в своей рецензии на «Детей “черты”» отметил наличие в переводе некоторых «дефектов»[932]. Того же Дермана Шолом-Алейхем решил использовать и в качестве переводчика, предложив для «опыта» перевести небольшой фрагмент из еще не законченной повести «Shir hashirim» («Песнь песней»). Результат «опыта» вызвал у писателя воодушевленную реакцию, чуть ли не дословно повторившую соответствующее послание Пинусу годичной давности:

Спешу выразить В[ам] мою симпатию по поводу Вашего] перевода Shir hashirim. Да. Вы будете моим переводчиком. Я не ошибся. И я рад, что я не ошибся[933].