Архив еврейской истории. Том 14

Ева родилась в Вильно 30 июня 1892 года в семье бухгалтера Соломона Пренского, училась на Высших женских курсах в Киеве и Петрограде и, по окончании их юридического факультета[197], числилась с июня 1917 года помощником присяжного поверенного. После большевистского переворота она уехала в Витебск, где с июня 1918 года служила делопроизводителем в местном комиссариате по еврейским национальным делам, а 30 октября была утверждена членом коллегии правозаступников при Витебском народном окружном суде[198], вскоре переименованном в ревтрибунал. На его заседаниях только с июля по октябрь 1919 года Ева выступила 86 раз, но не скрывала, что «терпеть не может сотрудников чрезвычайной комиссии», и, отстаивая невиновность своих подзащитных, горячо доказывала, что помилование и есть проявление гражданского мужества судей. Отвергнув приставания начальника губернского отдела юстиции, Ева поплатилась обвинением в «дискредитации» ревтрибунала и 4 ноября была отстранена от должности. Хотя губернский военно-революционный комитет признал основания для ее увольнения недостаточными, это не помогло, и с 1920 года Ева трудилась в отделе народного образования, делегировавшем ее в июне в Москву на I Всероссийский съезд деятелей по борьбе с детской дефективностью, беспризорностью и преступностью[199].

Выбравшись из России (возможно, как уроженка Вильно, отошедшего в 1922 году к Польше), Ева поселилась в Париже, где в качестве литературного агента открыла свой «Office Litteraire Theatral» (по адресу: 18, Rue de General-Niox). Занимаясь «устройством книг и пьес во Франции — иностранных — и за пределами Франции — французских»[200], Пренская общалась с известными писателями, среди которых были и советские (например, М. А. Булгаков[201]), но главным образом вела дела эмигрантских литераторов. В РГАЛИ сохранилась ее переписка с М. А. Осоргиным за период с мая 1931 по июль 1939 года[202], в ГАРФ — письма к Е. Д. Кусковой от 10 ноября 1932 года и 18 мая 1934 года, а в Библиотеке Хоутона при Гарвардском университете — открытка Г. И. Газданову от 3 января 1938 года: «Cher Monsieur, где Вы и что с Вами? Где новая книга? Желаю всего хорошего к Новому Году и буду рада Вас видеть в любой вторник — и даже завтра, к 5 часам — или в любой др. день — но заранее известившись. С приветом, Ева Пренская»[203].

В комментариях указано, что кем была автор открытки — «установить не удалось», но, судя по тону, — «очень хорошая знакомая», и, между прочим, «привлекает внимание перекличка ее имени с именем “Эвелина”, героиней романа “Эвелина и ее друзья”»[204], которую Газданов изобразил так:

Она была хороша собой, у нее были черные волосы и синие холодные глаза, она была несомненно умна, очаровательна и, когда она этого хотела, неотразима <…>. Она была артисткой, балериной, журналисткой, переводчицей, — и каждый очередной эпизод ее существования кончался какой-то невероятной путаницей, в которой никто ничего не понимал и в которой все оказывались пострадавшими в той или иной степени, — все, кроме Эвелины. У нее были бурные увлечения, часто казавшиеся нам непонятными, которые кончались так же внезапно, как начинались[205].

Видимо, одним из таких «увлечений» оказался и Савелий! Арестованную как еврейку в 1941 году в Ницце Еву интернировали в лагерь Драней, откуда 27 марта 1944 года депортировали в Аушвиц-Биркенау, а в августе — в Берген-Бельзен, где 15 апреля 1945 года она погибла…

Газеты писали, что при аресте Литвинов-младший возбужденно кричал: «Не я — мошенник, а мошенники — в торгпредстве!», грозя раскрыть всю правду, как деньги, вырученные от учета векселей, тратятся на коммунистическую пропаганду. Он уверял, что под чужой фамилией скрывался вовсе не от французского правосудия, а исключительно от мести якобы желавших расправиться с ним агентов Москвы[206].

«Вчерашняя вечерняя пресса, — извещал Довгалевский Хинчука 22 декабря 1928 года, — сообщает об аресте как о ликвидации шайки мошенников, причем “Либертэ”[207] выражает даже свое удовольствие по поводу ловкости полиции. Сегодня утром (в пятницу) “Журналь”, “Пти Паризьен” и все остальные газеты ограничиваются объективной информацией». Правда, добавлял полпред, «родственные связи главного обвиняемого отмечаются всеми газетами»[208]!

Хотя 8 и 9 января 1929 года Одибер допросил Литвинова, Иоффе и Либориуса в качестве обвиняемых в присутствии их защитников, расследование дела осложнялось тем, что главного «свидетеля», Турова, не было уже в живых, и Савелий высказывал предположение, что его приятеля «ликвидировали» чекисты. В некрологе, подписанном руководством Коммунистической академии, в которую на должность «научного сотрудника» за полгода до своей гибели неожиданно перешел вчерашний член коллегии Наркомата внешней и внутренней торговли СССР[209], говорилось, что Туров «погиб от руки убийцы» 10 июня 1927 года «в 6 час. 45 мин. вечера около ст. Битца Московско-Курской железной дороги»[210].