Архив еврейской истории. Том 14

Но бывший сослуживец покойного, член коллегии НКИД Б. С. Стомоняков, упоминал о «пулях неизвестных убийц», положивших «трагический и преждевременный конец этой многообещающей жизни»[211], а глава Совнаркома А. И. Рыков выражал глубокое сожаление по поводу столь «досадной» потери «замечательного работника и великолепного товарища»[212]. Турова похоронили в «уголке коммунаров» Новодевичьего кладбища[213], рядом с могилой бывшего зампредседателя Реввоенсовета СССР Э. М. Склянского[214], о безвременной гибели которого в США тоже ходило немало всяческих слухов. Но 30 июня, заслушав в секретном порядке информацию нового председателя ОГПУ В. Р. Менжинского[215], Политбюро ЦК ВКП(б) постановило: «Дело об убийстве Турова передать в суд с директивой о применении к главным виновникам высшей меры наказания и скорейшем (1–2 недели) разборе дела. Дать сообщение в газетах об аресте преступников»[216]. Во исполнение сей директивы в партийном официозе появилась лаконичная заметка о задержании двух бандитов, которые «в процессе следствия сознались в совершении убийства тов. Турова с целью ограбления»[217]. Но такая версия убедила далеко не всех, и бывший, в 1925–1927 годах, управляющий делами НКИД С. В. Дмитриевский, став невозвращенцем, будет приводить убийство Турова в качестве примера того, как ОГПУ прибегает к «услугам преступного мира», когда нужно кого-либо «устранить»[218].

Савелий не только уверял следователя, будто Туров убит чекистами, но, по утверждению своего защитника, мэтра Годебуа, поделившегося информацией с Грубером, попросил, чтобы французский МИД прислал к нему в тюремную камеру ответственного чиновника для заслушивания его разоблачений относительно деятельности Коминтерна и махинаций большевиков. Иоффе не отставал от Литвинова, высказывая предположение, что лицо, с которым он имел дело в Берлине в мае 1926 года, могло быть и «подложным Туровым, подосланным большевиками». Кроме того, в деле появился новый «важный» свидетель защиты — некто Борис Аронсон[219], который служил ранее в Наркомате финансов, а затем — торговым агентом Камвольного треста, но в июне-июле 1926 года уехал за границу для вступления в наследство, доставшееся ему от брата, и назад уже не возвратился, хотя по месту службы за ним числился долг в размере около 300–350 рублей. Аронсон уверял, будто лично видел, как Савелий выписывает инкриминируемые ему векселя в московской конторе торгпредства, но 3 мая 1929 года Хинчук написал Довгалевскому, что показания обвиняемого и свидетеля противоречат друг другу. Ведь на допросах Савелий отрицал наличие вексельных бланков и утверждал, будто не ставил на них печать торгпредства, а когда 19 марта ему предъявили вексель на Автопромторг (Автотранспортное торгово-промышленное акционерное общество), составленный на бланке и заверенный печатью, сослался на то, что она хранилась в конторе, а ему зачастую приходилось, мол, работать дома. Но квартира Савелия располагалась в одном здании с конторой торгпредства, в которой даже в неслужебное время он занимался, то есть ему не было особой нужды подписывать векселя на столь крупную сумму в домашней обстановке[220].

Взятые под арест, компаньоны почти сразу же подали ходатайство об изменении меры пресечения, и 11 января 1929 года Довгалевский информировал Москву и Берлин: «Сегодня, в пятницу, мы получили просьбы обвиняемых об освобождении из-под стражи. Все они ссылаются на отсутствие улик, а Иоффе и Либориус — также на болезнь. Мы сегодня же подали протест, указывая на серьезность обвинения, тяжесть улик, отсутствие у обвиняемых квартир и имущества во Франции и опасность, что они скроются и попытаются запутать следствие»[221]. В итоге Камера предания суду при Парижской судебной палате отклонила 25 января просьбы Литвинова, Иоффе и Либориуса отпустить их под денежный залог с той же самой мотивировкой: улики весьма серьезны, личности обвиняемых не внушают доверия и есть основание думать, что, оказавшись на свободе, они будут мешать нормальному ходу разбирательства[222].

Следствие по делу о векселях продолжалось целый год[223], в течение которого Литвинов-младший содержался по иронии судьбы в той самой парижской тюрьме, где некогда сидел его старший брат. Хотя защита четырежды обращалась к следователю с просьбой освободить Савелия под залог, каждый раз следовал отказ, но обвиняемые по-прежнему настаивали на своей версии: Литвинов якобы переслал выписанные им векселя из Москвы в Берлин, где, как показывал Иоффе на суде, Капланский свел его с Туровым: