Архив еврейской истории. Том 14

Обвинение может также останавливаться на том моменте, что если бы С. Л., как он утверждает, действительно пользовался в такой мере нашим доверием, что мы ему давали весьма рискованные поручения и сообщали интимнейшие тайны, — то спрашивается, почему мы не старались держать его при себе, почему мы вытолкнули его на улицу, рискуя разоблачением известных ему тайн. С. Л. не счел нужным представить мое последнее письмо, в котором категорически писал ему, что без его возвращения в Москву ничего делать для него не могу[236].

На следующий день, 12 января, Хинчук известил Довгалевского:

Максим Максимович ознакомил меня с документами, переданными С. Л [итвиновым] Одиберу, копии которых Вы ему прислали с последней почтой. Так как, по просьбе Максима Максимовича, я их ему тут же отослал для возвращения Вам ввиду отсутствия у Вас копий и не имел поэтому возможности снять копии для Правительственной комиссии, — прошу Вас с ближайшей почтой прислать мне фотостаты[237] или, по крайней мере, копии русских текстов, переданных С. Л [итвиновым] Одиберу. При абсолютной невозможности получить фотостаты или русские копии этих документов прошу, по крайней мере, прислать копии возвращенных Вам французских текстов, хотя обратный перевод с французского на русский может не вполне точно передать содержание этих документов[238].

Левитин, направляя 18 января, «по поручению т. Микояна», копии документов Сталину и Рыкову, тоже обратил их внимание на указанное обстоятельство:

Письма эти, оставленные в оригиналах у следователя, были получены парижским Полпредством от следователя, переведенными на французский язык, и здесь в Москве снова переведены на русский язык. Таким образом нельзя ручаться за полную идентичность русского перевода русскому же оригиналу. Помимо того, в силу конспиративного характера переводимых документов, они были переведены не специалистом-переводчиком, что также может несколько отразиться на абсолютной точности перевода. Нами запрошены в силу этого от парижского Полпредства фотостаты оригиналов или в крайнем случае копии русских текстов[239].

Но ответ Довгалевского на телеграмму Хинчука с напоминанием о присылке копий, от 20 февраля, звучит так:

Прежде всего документы, переданные Савелием Литвиновым следователю, никогда не были и не могли быть возвращены нам. Они находятся в деле. Мы получили только копии с французского перевода этих документов. С середины января до начала февраля все досье находилось в движении по инстанциям в связи с ходатайством обвиняемых об освобождении из-под стражи и их жалобами по этому поводу. Сейчас дело вернулось к следователю, но машинистка следователя копий снять не может, а посторонние машинистки к делу не допускаются. Фотографии могут быть сделаны только присяжным фотографом при суде, для чего нужно получить специальное разрешение. Наши адвокаты решительно возражают против этой торжественной процедуры, которая возбудит в суде общее внимание. Поэтому мы сейчас засадили помощника Грубера, который знает русский язык, и он перепишет копии от руки, но это потребует некоторого времени[240].

Тем не менее Довгалевский выполнил свое обещание, отправив 28 марта в Москву снятые в кабинете следователя копии с оригиналов двух писем Литвинова-старшего к Савелию, от 16 апреля 1927 года и 10 августа 1928 года, и одного письма к Бегге, от 14 апреля 1927 года[241].

6. Адвокаты

Информируя 1 марта 1929 годаХинчука, Литвинова, Крестинского и Бегге, что полицейский инспектор Кузен привез из Берлина протокол допроса Симона, подтвердившего, что не передавал денег Иоффе, Довгалевский отмечал, что накануне, 28 февраля, Одибер получил заявление Савелия о приглашении им в качестве своего защитника Анри Торреса[242] — популярного адвоката, который в 1927 году добился оправдания Ш. Шварцбарда[243], застрелившего лидера украинских националистов С. В. Петлюру[244]. Это известие, по словам полпреда, «сильно напугало Грубера и смутило даже следователя», но тем же вечером Членов, встретившись с Торресом, уговорил его отказаться от защиты Савелия[245].

Иную версию выдвигал Рапопорт, уверявший, будто с Торресом крепко «разругались»: когда социалисты выдвинули его кандидатуру в палату депутатов, газета «Юманите» («L’Humanite»), центральный орган Французской компартии, повела бешеную агитацию против своего конкурента. Рассвирепев, Торрес потребовал от полпредства распорядиться о прекращении его травли, но получил ответ, что французские коммунисты не подчиняются советской дипломатии[246]. Таким образом, знаменитый адвокат был потерян для процесса, и пришлось довольствоваться услугами более скромных сил: представлять обвинение согласились Грубер и Морис Гарсон[247], более известный как автор книг о черной магии и оккультизме[248].