Жилой район Наукограда вытянулся широкой двухкилометровой дугой. От Управления, больницы и общежитий три улицы шли сначала с запада на восток, потом – на юго-восток и юг, вдоль гряды, опоясывающей Калиеру, до самой биостанции. Одна там и заканчивалась, упираясь в центральную аллею парка. Две другие изгибались, меняли направление, уходили на северо-восток. Именно там, на склоне горной гряды, стоял коттедж Огнея. Он поселился в нём три года назад, когда получил нынешнюю должность. Самоутвердиться хотел, вырваться из-под опеки мамы и старшего брата. А то куда это годится – в подчинении полсотни отчаянных мужиков, а начальник за мамкин подол держится. Да, три года назад мама была ещё жива… Когда она умерла – не от «цветных вирусов», просто сердце слабенькое – братья собирались вновь поселиться вместе. Но… не сложилось. Не в последнюю очередь из-за соседки, леди Гамильтон. Со старшим Корсаном Маринка сдружилась чуть ли не сразу, как семьи переехали в Наукоград, хотя какая может быть дружба между четырёхлетней крохой и тринадцатилетним подростком? Позже, когда у Николая начали отказывать ноги, девочка ухаживала за ним, заботилась, словно и впрямь была родной сестричкой. А вот с Корсаном-младшим такой дружбы не получилось. Сначала Огней не обращал внимания на путающуюся под ногами мелюзгу… а в шестнадцать лет вдруг заметил и влюбился в синеглазую тёмноволосую зазнайку по уши, начал отчаянно ревновать её к брату. Повзрослев, понял: глупости всё это. В Николае Марина видит друга. А в нём – брата друга, с наличием которого приходится мириться. И от этого становилось ещё обиднее.
Родительский дом братьев Корсанов был замечательным во всех отношениях: Виктор Корсан жильё для детей, а возможно, и внуков выбирал тщательно. У коттеджа Огнея имелось единственное достоинство – стоял он напротив апартаментов Мартина Брута. Быть соседом самого важного человека в Наукограде, общаться с ним не только официально, но и почти приятельски льстило самолюбию. Ещё бы, в двадцать восемь лет получить ответственную должность, обойти Давида Борна и Оста Гурима, очень опытных ловцов, – есть чем гордиться.
Однако сегодня это достоинство дома оборачивалось недостатком. Мартина видеть не хотелось, отвечать на расспросы о подробностях первого дня операции, о настроении ловцов – и подавно. Доложил, что всё идёт согласно плану, и довольно. Но нет. Старший куратор наверняка заглянет на огонёк по-соседски. И даже не столько спрашивать станет, сколько «морально поддерживать». Потому сразу от проходной Огней набрал номер брата.
– Привет! Ты дома?
– Привет, братик. Дома, где же мне ещё быть? Лаборатория наша закрыта, всю документацию по трансформам Бруту ещё на прошлой неделе сдал. Так что теперь я, можно сказать, на пенсии.
– А на постой примешь?
– Всегда пожалуйста. Твоя комната свободна, сам знаешь.
Николай встречал его на кухне.
– Извини, праздничный стол не накрыл. Но коктейлем угощу. Мохито будешь?
– Что? А ты… тебе не тяжело?
Николай рассмеялся.
– Ага! Ты же ещё не видел. Вот и повод похвастаться. Алле-оп!
Моторчик коляски зажужжал, она развернулась… и Огнею захотелось ущипнуть себя за ухо. У брата было две левые руки! Одна безвольно лежала на коленях, а вторая протягивала Огнею стакан с напитком.
– Ну как? Управляется напрямую нервными импульсами.
Огней осторожно принял напиток. Не удержавшись, потрогал пальцы протеза.
– Здорово. Сам сконструировал?
– Почти. Разработка моя, а в металл и пластик воплотить помог Рой Виен. Знаешь такого? Старшим инженером в лаборатории Гамильтона работал. Золотые руки.
– Угу. Гамильтон под себя всех лучших специалистов Наукограда подмял. Гений, мать его.
Огней опустился на стоящий у стола диванчик, привычно сдвинулся в самый угол. В детстве здесь было его место. И диванчик, и стол, и вся обстановка в кухне оставались прежними. После смерти отца мама ничего не меняла, а уж Николай – тем более. Разве что проходы сделал шире, чтобы коляска могла проезжать без помех.
Брат подъехал к столу, поставил свой стакан с мохито.
– Чем Гамильтон тебе так насолил?
– Ещё спрашиваешь! А кто всё это устроил? Кто миллиарды людей угробил? Даже дочь родную.
– Прекрати. В чём в чём, а в гибели Марины Ирвинг не виновен.
– Не виновен?! – Огней вскинулся. И тут же поник. – Да, ты прав. Это из-за меня она превратилась в…
– Здрасьте-приехали! А ты в чём виноват? В том, что Марина не вернулась домой вовремя? Скорее уж я должен себя корить – не заметил подмены картинки.
– Моя вина в том, что уступил её этому…
– Что ты мог сделать? Утащить её под венец под дулом пистолета?
– Да! Чёрт возьми, да! Под дулом пистолета, со связанными руками и ногами и с одурманенной головой. Только не отдавать этому животному. Он и до катастрофы животным был!
– Пойди убей его. Может, полегчает.
– С удовольствием! Эту тварь – с большой радостью.
Он схватил стакан, отхлебнул чуть ли не половину. Скривился:
– Безалкогольный!
– Принятые в Наукограде законы никто не отменял.
– Законов больше нет. Морали, нравственности, этики – тоже. Мартин это очень хорошо объяснил.
Огней ещё раз пригубил, вздохнул: