Завод Сахарова к тому времени состоял всего из шести кобыл. Вот их список: Вьюга (Пегас – Воля), белая кобыла, р. 1895 г., рекорд 2.35,2; Ветрогонка (Пегас – Весна), белая кобыла, р. 1903 г., рекорд 2.37,2; Любаша (Пегас – Боярка), серая кобыла, р. 1900 г., рекорд 2.43; Перцовка (Пегас – Боярка), светло-серая кобыла, р. 1899 г., рекорд 2.21,6; Сирена (Пегас – Воля), вороная кобыла, р. 1897 г.; Фуга (Павлин – Вьюга), серая кобыла, р. 1902 г., рекорд 2.41,6.
Из этих кобыл Любаша, Сирена и Фуга были крупны, сыры, угловаты и не представляли никакого интереса для моего завода. Я продержал их в Прилепах ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы их продать, но это оказалось не так-то легко сделать, и они с год пробыли у меня. Вьюга была по себе недурна, хотя чересчур велика. Приняв во внимание, что у нее был рекорд и что она дочь Пегаса, я задержал ее в заводе. Она пробыла у меня пять лет и дала трех жеребят, сырых и нехороших по себе. Вьюгу я продал в 1914 году.
Перейду теперь к подробной характеристике тех двух сахаровских кобыл, из-за которых я, собственно, и купил весь завод.
Перцовка была резвейшей кобылой Сахарова, и ее рекорд 2.21,6 заслуживает внимания. Сахаров не имел собственной призовой конюшни и жеребцов обыкновенно продавал, а лучших кобыл, предназначавшихся в завод, сдавал в аренду одесским охотникам. Перцовка была в аренде у В. П. Микулина, у которого тогда служил наездником П. Беляев-второй, будущая знаменитость на обоих столичных ипподромах. Беляев рассказывал мне, что Перцовка была очень резва, но капризна. Она била задом и на езде вертела хвостом, а потому ходила без подхвостника, но с привязанным хвостом – иначе ездить на ней было нельзя. Резвости в кобыле было много, но она не была сильна и на три версты рекорда не имела. Перцовка имела очень интересное происхождение. Она дочь Пегаса и Боярки, которая родилась в заводе Желябужского, прошла десятки рук и случайно попала в Одессу, где ходила в городской езде. Как-то однажды ее привели ковать к Яншеку. Он увидел, что это замечательная по себе кобыла, и посоветовал пустить ее на бега. В Одессе Перцовка показала рекорд 5.24,1, что было неплохо для ломаной кобылы из города. Сахаров купил ее в свой завод по совету все того же Яншека. Завод Желябужского находился в Курской губернии, по соседству с известным заводом С. Н. Познякова. Лошади завода Желябужского не бежали, и он, вообще говоря, не пользовался известностью. Кое-какие сведения об этом заводе я совершенно случайно узнал от П. С. Познякова. Мы с П. С. Позняковым ехали к нему в завод. За нами на вокзал прислали тройку. Еще садясь в коляску, я обратил внимание на левую пристяжку, превосходную, сухую и блесткую кобылу. Тройка ехала хорошо, и эта пристяжка на ходу мне еще больше понравилась. Я спросил у Познякова, что это за лошадь, и он мне сказал, что это кобыла завода его соседки Желябужской (в то время завод Желябужского уже перешел к его вдове). Я попросил Познякова рассказать мне об этом заводе, и он небрежно заметил, что это завод упряжных, но вполне рысистых лошадей, который ведется по старинке: кормится соломой и сеном, лошади до четырех лет ходят на варках, затем вся ставка продается за границу вот уж 15 лет одному и тому же барышнику, который ежегодно за ней приезжает. Да, подумал я тогда, сколько таких никому не ведомых рысистых заводов производят замечательных лошадей, которые идут за границу, там приводятся в европейский вид и затем нас же, простаков, удивляют в Вене своей щегольской наружностью и блестящей ездой. Обратно меня отвозила та же тройка, и я, глядя на эту пристяжную кобылу, думал о том, что она положительно мне нравится больше всех позняковских кобыл, несмотря на то что последние имеют рекорды.