— Хальт! — заорал пухлогубый вояка, вскидывая ствол. Он бы выстрелил с перепуга, но капитан контрразведки был уже в родной стихии: лезвие ножа дважды перевернулось в воздухе, вошло в грудь, прошив нашивку на правой стороне: орла Третьего рейха, вцепившегося когтями в свастику. Солдат согнулся пополам, выпустил автомат, повалился на забор и, схватившись за рукоятку, выдернул из себя нож. Это оказалось ошибкой: кровь брызнула, как из брандспойта. Стегнула очередь, но Алексей ушел от нее, упав на бок. Взмах тростью, она нарисовала петлю в воздухе, и тяжелый набалдашник огрел по скуле второго ефрейтора. Тот рухнул, взмахнув руками, схватился за разбитую кость. А ведь капитан чувствовал, что рано или поздно эта «тросточка» пригодится! В запасе оставались жалкие секунды. В переулке никого, а вот сзади… Он схватил валяющийся на щебенке автомат, побежал, пригнувшись, затем распластался в траве и пополз под прикрытие бревенчатого сруба колодца. Целая ватага солдат выбежала в переулок. Не видя противника, они помчались вперед. Слепыми надо быть, чтобы пробежать и не заметить! Он начал стрелять, уперев магазин в землю. До чего же неудобная «стрелялка»! Автомат вибрировал. Для эффектного огня надо упор раскладывать, но когда с таким дефицитом времени? В один присест Алексей выпустил весь магазин. Трое попадали, изрешеченные пулями, — молодые, вихрастые, белобрысые, так и не успевшие раскаяться, что пришли с войной в чужую страну… Четвертый был ранен, катался по земле, путаясь у выживших под ногами. Несколько человек залегли под забором, стали огрызаться короткими очередями. Алексей выхватил «ТТ», стиснул его обеими руками, стал ждать. Согласно уставу, стрелять из пистолета в Красной Армии полагалось с вытянутой правой руки, повернувшись боком. Но однажды он обнаружил, что с двух рук удобнее — выше кучность, точность попадания, отдача менее чувствительна. Еще бы свой корпус не подставлять врагу во всей красе…
Он дождался: поднялись два солдата, припустили по переулку. Один залег через несколько шагов, другой решил переплюнуть товарища и получил пулю в бок. Вопли раненого огласили переулок. Показалась рука, сделала замах, отправляя в полет «колотушку». Алексей покатился за колодец. Взрывом тряхнуло маленький бревенчатый сруб, но даже уши не заложило. Он уже предчувствовал, как валят фашисты в дыму! Ему же этот дым — неплохое подспорье. Он поднялся на колени, пробрался через пролом в ограде, обнаружив себя в дебрях полыни и крапивы. За растительностью ветхий сарай, пристройка с летней кухней. Испуганно ахнула женщина, заскрипели половицы. Он промчался мимо кухни, не без юмора отметив, что из трубы вьется сизый дымок (война войной, а кушать людям надо), кинулся за поленницу с дровами. Еще один рывок — за угол дома, в какой-то боковой проулок, не имеющий выхода на Подъемную улицу. Но, по ощущениям, эта улица была где-то близко. Он бежал, катился, перепрыгивал через препятствия, углубляясь в дебри частного сектора. Несколько раз нелогично менял направление, крушил ограду. На него с тоской смотрели какие-то люди, не все в этот час ушли на площадь.
Наконец Алексей в изнеможении опустился на завалинку рядом со слепым стариком, тот сидел, подавшись вперед, опираясь на тросточку, и курил самокрутку. Он слышал шум, на слух не жаловался, но давно разучился проявлять какие-либо эмоции. Старик повернулся к нему, глубоко затянулся. Погоня отстала, в далеком переулке хлопали выстрелы.
— Отец, дай затянуться, — попросил Алексей.
Старик поколебался, потом протянул ему цигарку:
— Затянись, сынок…
Самосад был что надо, и Алексей надрывно закашлялся. Вторая затяжка прошла удачнее. Он выдохнул дым и с наслаждением откинул голову. Голова закружилась. Появилось глупое желание засмеяться.
— Хорошо тебе, сынок? — прошептал старик.
— Замечательно, отец… Держи свое «химическое оружие».
— Да кури, чего там, — отмахнулся старец. — Я себе еще скручу.
— Ну, ладно, спасибо. — От третьей затяжки окончательно поплыла голова. Не хотелось шевелиться, куда-то идти. В межквартальных дебрях перекликались немцы, матерились подтянувшиеся полицаи.
— За тобой гонятся, сынок?
— Ага, за мной, — кивнул Алексей. — Не понравился я им.
— Бывает, — вздохнул старик. — А ты кто — еврей, цыган, коммунист, красный солдат?
— Идиот я, отец. Полный идиот, проваливший задание начальства. Надо исправлять, но как? Знаешь, я пойду. — Алексей, пошатываясь, поднялся. — Если придут сюда супостаты, сможешь им сказать, что никого не видел?
— Да я и так тебя не видел, — кивнул «абориген», вытаскивая из кармана кисет с табаком. — Ты у меня навроде пятна в глазу. Еще в германскую шрапнелью шарахнуло, полгода по госпиталям мыкался. Лицо зажило, а вот глаза так и не видят…
«Да и хорошо, что слепой, — подумал Алексей. — Лучше не видеть этот мир, нет в нем ничего светлого и радостного, помимо того, что обещают»…