Архивное дело

– Молчуна с ходу не поймешь. Мямлил что-то такое, мол, здоров ли дядя Коля и где теперь проживает?..

– Испортил я тебе сегодняшнюю охоту?

– Нет, норму выполнил. Я больше одной утки за вечер не стреляю. Солить их, что ли?

– Ружье как?

– Зарегистрировано по закону.

– Я – не о том. Бьет хорошо?

– Мировецки! С семидесяти метров чирка навылет вторым номером дроби прошивает. Шестнадцатый калибр. Двуствольная штучная тулка выпуска тридцатого года. У деда Лукьяна Хлудневского за сотню купил. Теперь таких ружей уже не выпускают. Серийную штамповку шуруют.

– В райцентр часто ездишь?

– Каждый день по десятку груженых рейсов с зерном на элеватор гоняю.

– Завтра меня попутно не захватишь?

– Какой разговор! Куда и во сколько за вами заехать?

– В шесть часов вечера буду у Кротова.

– Лады!..

После разговора с Тропыниным поведение Федора Степановича Половникова стало для Антона Бирюкова еще более загадочным. Почему этот богомольный «молчун» вдруг заговорил о старом чекисте?.. Какая новая загадка в этом скрывается?..

Размашистым шагом Антон меньше, чем за полчаса, дошел от Ерошкиной плотины до светящейся окнами домов Березовки. Ночную тишину нарушало лишь отдаленное потрескивание электросварочного аппарата у механической мастерской. Через неширокий проулок Бирюков вошел в село напротив дома Инюшкиных и разминулся со встретившимся сутулым стариком, чем-то похожим на Половникова. Остановившись, Антон несколько секунд поглядел вслед удалявшейся фигуре и негромко окликнул:

– Федор Степанович…

Старик не обернулся и вроде бы зашагал быстрее, словно хотел поскорее скрыться в темноте. Догонять его по крайней мере было смешно. Решив, что обознался, Бирюков посмотрел на освещенную яркой лампочкой застекленную веранду Инюшкиных. Там, будто на экране, сидел усатый Арсентий Ефимович и решал какую-то «проблему» с разгоряченным Торчковым. Антону вдруг захотелось просто так, без всякой цели, посидеть со стариками, которые наверняка отмочат что-нибудь смешное. Миновав калитку, он взошел на высокое резное крыльцо. Предварительно постучав, открыл дверь веранды и спросил:

– Можно войти?

– Милости просим! – шевельнув гусарскими усами, разулыбался Арсентий Ефимович. – Гости на гости – хозяину радости.

– Что-то сурьезное, Игнатьич? – сразу насторожился Торчков.

– Нет, ничего, – ответил Антон. – Просто заглянул на огонек.

– Вот молодец! С тобой-то мы быстро разберем наш вопрос. Представляешь, Федя Половников только что тут присутствовал. Битый час промолчал, как сыч, и воспарился не солоно хлебавши. Щас об заклад бьемся с Арсюхой: зачем Федя из Серебровки до Березовки сапоги топтал?..

– И ни к какому выводу не пришли? – усевшись на предложенную Арсентием Ефимовичем табуретку, спросил Антон.

– Выводов получилось два. Я убеждаю Арсюху, что богомольный Федя молчаливым гипнозом обращал нас в православную веру. Арсюха же доказывает, будто Половников в моем присутствии испужался заводить разговор об очень сурьезном для него деле. На чьей стороне твое мнение в нашем споре?

Бирюков улыбнулся:

– На вашем месте, я спросил бы самого Федора Степановича.

– Этот конкретный вопрос Арсюха ему и задавал. Федя в ответ – ни бэ ни мэ. Надвинул на рыжий кумпол картуз и – поминай как звали. Чудак ненормальный, а?.. Чего, спрашивается, по темноте семь верст киселя хлебал?..

– Правда, Антон Игнатьич, – сумрачно поддержал Торчкова Инюшкин. – Чую, тяжко у Феди на душе. Ты поговорил бы с ним…

– Встретил я его, когда к вам шел. Окликал, Федор Степанович не отозвался, – сказал Бирюков.

– Разве подозрительный богомолец отзовется начальнику уголовного розыска! – воспрял Торчков.

– Ваня, побереги патроны, – с укором проговорил Арсентий Ефимович.

– Чо ты, Арсюха, постоянно чужой боеприпас жалеешь?! – заершился было Торчков, однако быстро сник.

Разговор складывался невеселый. Видимо, странное поведение Половникова выбило стариков из привычной колеи. Недолго посидев с ними, Бирюков поднялся. Торчков тоже натянул на всклокоченную голову свою серую кепку. Выйдя от Инюшкиных на темную улицу, они какое-то время шли молча. Но неуемная натура Торчкова не переносила длительного молчания. Минуты через две Иван Васильевич заговорил:

– Аккурат перед твоим приходом, Игнатьич, мы с Арсюхой выясняли еще один сомнительный вопрос. Почему Федя Половников без памяти ударился в религию? Арсюха доказывает, будто Федю с малолетства воспитала в своем духе богомольная мамаша. Я же хочу тебе сказать другое. Арсюха, по сравнению со мной, пацан. Я знаю Федю на четыре года раньше и вполне сурьезно могу доказать, что в малолетнем возрасте Федька чрезмерно религиозным не был. Молиться он стал после похорон своего отца, Степана. С чего бы такое наваждение на него вдруг свалилось, а?..

– Я не бабка-угадка, – ответил Антон. – Сами вы что по этому поводу думаете?

– Тут можно по-разному думать. И дураку понятно, мамаша, конечно, повлияла на Федино поведение, но весь секрет не в этом. Подозрительно мне: не чокнулся ли Федя от смерти отца?..

– Почему?

– Потому, что ходил вроде слушок, будто Степан не своей смертью помер.

– А какой?..