Архивное дело

— В апреле семнадцатого — это, значит, уже после того, как Николашка отрекся от царского престола и командовать Россией стало временное правительство, по Кологривскому полку пошли разговоры, будто в Быховской тюрьме сидят в особой камере семеро питерских большевиков, прибывших в Быхов разъяснять населению о создании Совдепов. Советы депутатов на первых порах таким манером назывались. Зашумели солдаты. Как, дескать, так?! Кругом идет болтовня о полной свободе народа, а тех мужиков упекли в кутузку! Двинем, мол, братцы, всем полком к тюрьме да вызволим из неволи питерских ребят. Командир наш, полковник Анучин, сдрейфил, стал уговаривать о недопустимости самовольства, да — где там! К Кологривскому полку примкнул соседний Унжинский полк. Построились мы без команды полкового начальства и при полном оружии двинулись с песнями к тюрьме. Два стрелковых полка — это не баран начхал! Считай, больше восьми тысячи штыков… Весь город собрался — невиданное шествие. А полицейские да жандармы в подворотни попрятались. Проще говоря, тюремные ворота отворились перед нами, как по щучьему велению. Понятно, сам собой митинг возник. Самодельную трибуну разом соорудили. Поднялись на нее освобожденные питерцы и представители полков. Я к тому времени, Антошка, уже фейерверкером стал. В артиллерии так младший унтер-офицер назывался, а в казачьих войсках, к примеру, его звали урядником. Ну, поскольку в добавок к унтерскому званию я имел еще и Георгиевские кресты, то по желанию солдат тоже на трибуне оказался.

— Выходит, ты у нас революционер? — с улыбкой спросил Антон.

— Тогда все были революционерами. Большевики одно молотили, меньшевики — другое, кадеты — третье, эсэры — четвертое. Кого из них слушать — не поймешь. Вот и на том митинге начались разные выступления. Первым наш полковник Анучин заговорил, стал призывать митингующих к исполнению воинского долга. За ним полковой священник с проповедью вылез. Дескать, православные воины, не пощадите христианского живота своего в защите российского отечества от чужеземного ворога. На такие призывы солдаты неодобрительно засвистели. Стали требовать: «Хотим слушать питерцев!» И питерцы выступили коротко: «Долой кровавую империалистическую войну!» В этом они получили полную поддержку солдатских масс. А после митинга я и познакомился с Афанасием Жарковым. Из освобожденных питерцев он был самым рассудительным, толковым. Узнав, что я из Сибири, Афанасий заинтересовался крестьянском трудом, спросил: «Скучаешь по землице-матушке?» — «Неужто нет, — говорю. — Чую, пришло время кончать воинское дело да возвращаться в родные края». — «Правильно! Агитируй солдат, чтобы по домам разъезжались. Чуть позднее я тоже в Сибирь на житье переберусь. Ссылку там отбывал и полюбил этот край». Не знаю, чем я Афанасию приглянулся, но адресок мой для памяти он записал…

— Из Старо-Быхова ты сразу в Березовку поехал? — снова спросил Антон, когда дед Матвей, допивая остывший чай, замолчал.

— Нет, я еще долго колесил по России… — дед поставил блюдце на стол и, заканчивая чаепитие, по привычке обернул чашку кверху дном. — После митинга полковник Анучин спровадил меня с ротой неблагонадежных в Петроград. Там, в октябрьские дни, оказались мы в самом центре революции. Ух, ядрено-корень, горячее время было! Митинги — на каждом шагу.

— Наверное, и Ленина видел?

— Вождь революции в уличных говорильнях не участвовал. Он с друзьями в кабинете план разрабатывал, как получше народ объегорить, чтобы на свою сторону привлечь. А вот красных командиров Блюхера и Фрунзе мне неоднократно видеть довелось. Под командованием Блюхера в восемнадцатом году я в Уральской армии прошел с боями походом по белогвардейским тылам полторы тысячи километров. От Белорецка через Уральский хребет, считай, до самого Кунгура протопал. Здесь соединились мы с третьей армией Восточного фронта. После перебросили нас на Южный фронт. И опять оказался я под командованием начдива Блюхера в пятьдесят первой стрелковой дивизии. В конце двадцатого года участвовал в Перекопско-Ченгарской операции. За штурм Перекопа лично Фрунзе вручил мне орден Красного Знамени. Ох, Антошка, много народной крови было пролито в ту пору на российской земле. Не приведи господи русскому мужику вновь испытать такое.

— Когда же ты воевать закончил?

— В январе двадцать первого года комиссовали меня из Красной армии по ранению. Вот только тогда и возвернулся я в Березовку.

— А Жарков когда здесь появился?