Архивное дело

Вернулся отец перед рассветом. Опираясь вместо батога на заступ с коротким черенком, он тяжело опустил на траву пухлую кожаную торбу и устало повалился рядом с Емельяном.

— Почему так долго колупался? — спросил Емельян.

— Замок у амбара сменили… Ключ не подошел… Пришлось подкоп рыть… — хрипло переводя дыхание, ответил отец.

— Утром увидят разрытую землю — искать нас станут.

— Не… Я так замаскировал… комар носа не подточит.

— Лопату колхозную зачем унес от амбара?

— Задышка придавила… Чудом выкарабкался из подкопа и… через силу сюда доскрипел…

— Хватятся лопаты — искать станут.

— Не каркай… Это наш собственный заступ, из заначки…

Емельян поднялся:

— Пошли, тятька, пока не рассветало.

Отец тяжело встал на ноги, нагнулся за торбой и вдруг, захрипев, ткнулся лицом в траву.

— Тятя, ты чего?! — перепугался Емельян.

— Говорю, задышка… Подмогай…

Емельян зажал под мышкой берданку, взял в одну руку увесистую торбу, а другой — поднял отца. Кое-как отдышавшись, тот попросил подать ему заступ. Опираясь на него и постанывая, он зашаркал сапогами следом за Емельяном. Выбравшись на проселочную дорогу, побрели от Ерошкиной плотины в сторону райцентра. На подходе к развилку, где один конец дороги уходил в Серебровку, их застал рассвет. Чтобы не встретиться со знакомыми земляками, свернули в березовую чащу и, затаившись, стали ждать вечера. За день Хоботишкин-старший оклемался. Бледное лицо его к полудню порозовело. Надсадный хрип в груди утих. Илья повеселел и, ласково поглаживая пухлую торбу, мечтательно заговорил:

— Ну, сын, теперича нам и Нарым не страшен. С таким капиталом развернемся на широкую ногу…

— Чтобы еще раз раскулачили? — усмехнулся Емельян.

— Опять закаркал! Типун тебе на язык… — отец трижды сплюнул через левое плечо. — Вот проклятое время настало — собственным запасом распорядиться не в состоянии… Ну, ничего! Золото всегда будет золотом… — Он опять погладил торбу. — Поглядим, чья возьмет…

Вечером, когда березовую чащу затянули сумерки, Хоботишкины стали пробираться из зарослей к проселочной дороге. Емельян плохо ориентировался в лесу и шел следом за отцом, приспособившим торбу на спине наподобие рюкзака. На дороге было светлее, чем в глубине леса. Поэтому, затаившись за деревьями у обочины, решили дождаться полной темноты. Они видели, как из Серебровки к Ерошкиной плотине прошагал Лукьян Хлудневский с ружьем на плече. Прождав после этого еще с полчаса, тронулись в путь. Едва вышли на дорогу — из поворота от Серебровки вывернулся навстречу запряженный в ходок белоногий Аплодисмент. Не раздумывая ни секунды, Емельян с заряженной берданкой шмыгнул за ближайшую березу. Отец же, замешкавшись, оказался прямо перед жеребцом.

— Илья?.. Хоботишкин?.. — послышался удивленный голос колхозного председателя Жаркова.

Отец невнятно что-то забормотал. Жарков легко соскочил с ходка. На удивление, председатель был без костылей. «Нога у него выросла, что ли?» — мелькнула у Емельяна нелепая мысль, и он осторожно взвел затвор берданки.

— Ты почему, Илья, не в Нарыме?! — теперь уже сурово спросил Жарков.

Хоботишкин-старший словно онемел. Не долго думая, Емельян вскинул берданку и нажал на спусковой крючок. Приглушенный высокими березами выстрел бухнул, как в погребе. Тотчас Жаркова будто кинуло навзничь. Жеребец рванулся вперед, но старик Хоботишкин успел схватить его за узду, и тот, видимо, узнав прежнего хозяина, притих. Опомнился Емельян от бормотания отца:

— Молодец, Емелюшка. Спас, родимый, и меня, и золото от верной гибели. Откуда его, чертяку, вынесло…

— Бежим, тятька, — сорвавшимся голосом просипел Емельян.

— Сдурел! Надо мертвяка зарыть подальше от дороги. Тащи, сынок, откомиссарившегося большевика в лес…

— Боюсь я, тятька!

— Слюнтяй паршивый!.. — осерчал отец и засуетился: — Если поджилки дрожат, угони жеребца, чтоб не маячил на дороге. Вдруг еще какой полуночник навернется — хана нам тогда наступит.

— Куда гнать?

Отец махнул рукой в сторону райцентра:

— Там просека влево сворачивает. Заезжай с дороги в нее и стой ни с места. Как зарою упокойника, прискребусь туда.

— Давай торбу, чтоб не мешала.

— Ишь чего захотел! Ты, умник, с торбой мотанешься так проворно, что и в Нарыме тебя не найду.

— Дурак ты, тятька!

— Гони, умник, жеребца. Гони!.. Заступ я удачно прихватил от амбара, мигом могилку выдолблю. Гляди, на людей знакомых не нарвись!..

Эта ночь показалась Емельяну вечностью. К утру зарядил проливной дождь. Стараясь чем-нибудь прикрыться, Емельян стал шарить в плетеной кошеве ходка. Нащупал кожаный пиджак Жаркова и ремень с металлической пряжкой. Видимо, председатель почему-то снял их с себя. Для щуплого Емельяна жарковский пиджак оказался почти плащом. Укрывшись им с головой, Емельян сунул руку в один карман, в другой и нащупал наган. Все отверстия наганного барабана были заполнены патронами. Во внутреннем кармане пиджака оказалась баночка с круглой печатью.