Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни

– Э… Хорошо.

– Приведи себя в порядок, – продолжал Фортхилл тоном, не терпящим пререканий. – Пока ты будешь мыться, я пойду раздобуду что-нибудь поесть. Ты предпочитаешь чай или какао?

– Э-э-э… – пробормотал Фитц. – Наверное, какао.

– Замечательный выбор, – кивнул Фортхилл. – С твоего позволения…

Он повернулся и вышел из комнаты.

Фитц сразу же принялся изучать обстановку.

– Сомневаюсь, чтобы здесь многим можно было поживиться, – заметил я. – Материальные блага заботят Фортхилла очень мало.

– Да вы шутите? Вы только посмотрите. Одеяла, простыни. – Он заглянул под кровать. – Одной обуви три пары. На порядок больше, чем у всей моей команды. Зеро – тот вообще ходит в четырех парах носков и домашних тапках.

– Этот парень предлагает тебе еду и одежду, – сказал я. – И ты всерьез хочешь его ограбить?

Фитц пожал плечами:

– Тут не до жиру, быть бы живу. Я так живу. Все так живут. Ничего личного. – Он заглянул к Фортхиллу в гардероб, в котором висело от силы полдюжины предметов одежды, и покачал головой. – Эх… Он наверняка заметит, если я возьму что-то.

Он покосился на дверь ванной.

– Ступай, – посоветовал я. – Можешь запереть за собой дверь. Поверь мне, парень, Фортхилл из породы хороших людей.

– Это выдумка, – буркнул Фитц. – Хороших не бывает. Или плохих. Просто люди.

– Вот тут ты ошибаешься, – возразил я.

– Слыхали мы эту песню. Те, кто хочет тебя использовать, всегда говорят, что они хорошие. Вот и вы из таких.

– Ха! – хмыкнул я. – Я – нет. Я заносчивая задница. Но я знаю, на что похожи хорошие люди, и Фортхилл как раз такой.

– Да ладно вам, – сказал Фитц. – Я не мылся две недели. Если я попрошу не лезть за мной следом, вы послушаетесь? Или мне придется и там слушать вашу болтовню?

– Извини, Фитц. Ты не в моем вкусе.

Он фыркнул, зашел в ванную и запер за собой дверь. Спустя пару секунд я услышал, как зашумела за дверью вода.

Я еще немного постоял в комнате священника. Все здесь было просто, скромно, удобно и недорого. Плед, накрывавший постель, выглядел так, словно его выткала мать Фортхилла, когда тот собирался поступать в семинарию. У изголовья лежала Библия в изрядно потрепанном переплете.

Я покачал головой. Конечно, меня не то чтобы показывали по телеканалу МТВ в разделе светской хроники, но даже у меня пожитков было больше, чем у отца Фортхилла. Как может человек жить, довольствуясь столь малым? Не имея чего-либо постоянного, чего-либо такого, что можно оставить после себя. Чего-либо такого, что вообще свидетельствовало бы о его существовании.

Наверное, решил я, такие люди вообще мало заморачиваются вопросами собственного существования. Чужие жизни волнуют их куда больше, чем собственные, – настолько, что эту свою жизнь, на самом деле не менее мимолетную и бесценную, чем любая другая, они целиком посвящают служению вере и людям. Без лишней шумихи, лишенные славы и почестей.

Фортхилл и люди, подобные ему, живут со своей паствой, поэтому изжить воспоминания о том, чего они сознательно себя лишили, им не удастся никогда. При этом он никогда не требовал к себе особого внимания, тем более жалости или сострадания. Как тяжело для него, должно быть, навещать огромную, полную любви семью Карпентер – ему, прекрасно знающему, что своей семьи у него не будет никогда… Задумывался ли он вообще когда-нибудь, как могла бы сложиться его жизнь, будь у него семья? Какой могла бы быть его жена? Дети? Как знать…

Наверное, это и есть настоящее самопожертвование.

Я застал Фортхилла на церковной кухне; он готовил обед из того, что осталось от дневных трапез. В свое время, когда эта церковь служила прибежищем мне, меня угощали сэндвичами. Фитц заслужил обеда капитальнее. Горячего супа, пары сэндвичей с индейкой и тунцом, печеной картошки, половины кукурузного початка и маленькой миски салата.

Стоило мне войти на кухню, как Фортхилл застыл и чуть улыбнулся в никуда.

– Привет, Гарри, – произнес он. – Если это, конечно, вы.

– Это я, отче, – ответил я.

Ясное дело, он меня не слышал, и я прекрасно это осознавал, но не мог же я просто не ответить… Получилось бы как-то невежливо.

– Сегодня вечером у меня вышел непростой разговор с Кэррин, – продолжал Фортхилл. – Она сказала, что вы нашли тех, кто обстрелял ее дом накануне ночью. И что вы хотели бы, чтобы мы им помогли.

– Я понимаю, – вздохнул я, – это выглядит безумием, но…

– Мне кажется, для Кэррин это и впрямь представляется безумием, – кивнул Фортхилл. – Однако я считаю, что ваше сострадание заслуживает уважения. Насколько я догадываюсь, мальчик – один из членов той шайки.

Он кончил возиться с едой и повернулся более или менее лицом ко мне:

– Не беспокойтесь. В мои намерения не входит впутывать в эту ситуацию мисс Мёрфи – по крайней мере, в ближайшее время. С тех пор как вас убили, ее суждения не отличаются особой объективностью, и с этим становится все хуже по мере того, как обстановка обостряется.

Я немного расслабился.

– Я так и надеялся.

– Мальчик может пока остаться здесь. Я с ним переговорю. Уверен, он посвятит меня в подробности своего положения. А после этого я поступлю так, как подскажет мне моя совесть.