Через несколько минут завязался «светский разговор»: гости учтиво восхищались красивыми домами новой социалистической Москвы, а хозяев больше интересовал старый капиталистический Париж.
– Правда ли, месье Кортец, что в Париже американские офицеры среди бела дня похищают девушек? – спросила
Лирика.
– Увы, это так, мадам, – с грустью ответил «потомок великого конквистадора». – Но только не всех похищают, а… некоторых. И не днем, а ночью…
Мадам уже поставила на стол кофе, булочки, масло, зернистую икру…
В глазах Кортеца при виде икры появился плотоядный огонек:
– Икра!.. Зернистая!.. Джейк, вы когда-нибудь видели живую сказку?… – спросил он.
– Нет, – чистосердечно сознался Джейк. – Я не читал сказок, месье. Я читал только комиксы…
В этот момент в передней щелкнул замок, и в квартиру ворвался Тараканцев. Он именно ворвался, а не вошел.
Сообщение жены о том, что к нему в дом направляются какие-то иностранцы, всполошило Лжедмитрия так сильно, что он первый раз в своей жизни дезертировал с совещания…
Тараканцев бросил шляпу и, протирая окуляры в золотой оправе, вошел в комнату.
Гости встали при его появлении.
– Месье Кортец и мистер Бельский, – торжественно представила гостей Лирика. – Они ждут тебя, Дмитрий.
Иностранцы поклонились и дожали руку сильно встревоженному хозяину.
– Очень, приятно… очень приятно… – забормотал
Лжедмитрий, обшаривая неожиданных гостей бегающими рысьими глазками. – Прошу садиться… Чем обязан, господа?
Кортец засмеялся:
– Нет, я вижу, что вы меня не узнаете, товарищ Тараканцев, – сказал он и печально качнул головой. – Да и как узнать?… Двадцать лет не видались… Я постарел, растолстел. А вы все такой же.
– Позвольте! – Тараканцев наморщил лоб и вгляделся. –
Кортец?!. Агент Антикварного треста?…
– Увы, это я, Дмитрий Павлович… Торгсин…
Кое-какие картины… Коптское евангелие…
– Как же! Конечно, помню! – без всякого восторга произнес Тараканцев. – Педро Хорхе Кортец.
– Совершенно верно! У вас феноменальная память на имена… А это мой юный друг, такой же вольный турист, как и я, Джейк Бельский.
Джейк поклонился.
– Очень приятно, – сказал замороженным голосом Тараканцев. – Я могу быть вам чем-нибудь полезен, господа?…
– Мне очень неприятно вас беспокоить, Дмитрий Павлович, – сладким голосом произнес Кортец, – но мой юный друг, сын состоятельных родителей, изучает древнее восточное искусство. Ему нужно побывать в некоторых ваших музеях…
У Тараканцева отлегло от сердца, он уже успокоился и с любопытством посмотрел на «сына состоятельных родителей». Тот заискивающе моргал и глядел на Лжедмитрия с детской просительной улыбкой.
– Конечно! Пожалуйста! Для всех туристов у нас везде открыты двери, – сказал Тараканцев и широко развел руками, демонстрируя готовность проявить гостеприимство.
– Пользуясь давним знакомством с вами, Дмитрий
Павлович, я хотел просить вас, чтобы вы посоветовали, наметили маршрут мистеру Бельскому… – сказал Кортец и, оглянувшись на дам, добавил виноватым тоном: – Но я боюсь, что это будет разговор скучный и утомительный для наших прекрасных дам.
Практичная Лютеция Гавриловна сразу сообразила, что парижские гости явились на квартиру к ее зятю не за музейными советами, а по какому-то более важному делу.
Она взяла за руку свою недогадливую дочь и, увлекая ее в соседнюю комнату, нежно пробасила:
– Рика, дорогая! Я давно собираюсь показать тебе кружева, которые подарил мне граф Фридрих-Мария…
ДВА НЕИЗВЕСТНЫХ ШЕДЕВРА
– Мы с вами, Дмитрий Павлович, беседуем уже полчаса и никак не можем договориться, – печально склонив голову набок, сказал Кортец.
Тараканцев нервно забарабанил пальцами по столу:
– И никогда не договоримся, господин Кортец. Я ничем вам не могу помочь. Никакие ваши гонорары мне не нужны. А раскопки производить в нашем монастыре вряд ли вам разрешат. Даже на концессионных началах. В этом вы убедились, побывав в министерстве.
Кортец остановился у подоконников и сосредоточил свое внимание на каком-то ядовито-зеленом кактусе, похожем на опухоль.
– Печально… – со вздохом сказал он, повернувшись к
Тараканцеву. – У вас здесь действительно что-то произошло, что-то изменилось.
– Да, месье Кортец, времена Торгсина канули в вечность, – ответил Тараканцев ухмыляясь. – Сейчас мы ведем культурный обмен с заграницей, но не продадим уже ни одного ценного произведения искусства.
– Дух времени изменился, – не то спросил, не то констатировал Кортец.
– Совершенно верно…
– Но я не верю, чтобы изменились люди, которые с легким сердцем меняли шедевры искусства на крупорушки, – многозначительно глядя на Тараканцева, пророкотал
Кортец.
Лжедмитрий насторожился:
– Не знаю, кого вы имеете в виду. Я лично, вам ни одного шедевра не продал.
– Дмитрий Павлович! – с подозрительной искренностью сказал Кортец, приблизившись к Тараканцеву. – Я
тоже так думал. Но однажды… это было совсем недавно, в
Париже… я убедился, что вы, может быть сами того не зная, все же продали мне два шедевра, два неизвестных портрета кисти Боровиковского…
Тараканцев даже привстал от неожиданности:
– Что такое? Я вас не понимаю…