Арктическое лето

И тут предмет их разговора увидел самого себя – так же, как и они могли видеть его в зеркале, висевшем в золотой раме на противоположной стене: странная, деформированная фигура с одной ногой, нелепо заведенной за другую, со скрещенными руками и склонившейся набок взъерошенной головой. Свет, упавший на зеркало под определенным углом, уничтожил отражение зала, отчего казалось, что Моргана окутывает безбрежно-белая пустота. Закованный в лед снежный пейзаж, на который тем не менее солнце изливает свои бесцветные лучи. Вот оно, арктическое лето: все мертво и неподвижно и все тем не менее распахнуто в небо.

«Это не я», – подумал Морган, хотя это был именно он. Все в отражении было неправдой, но какое зеркало покажет истину? А ведь именно истину ему хотелось бы прокричать в белую пустоту. Он бы спросил всех этих людей: «Знаете ли вы, что я сделал? Сделал из пустоты? Я совершил чудо. Я превратил воду в вино и видел ангелов, танцующих на булавочной головке!»

Но, стоя напротив двух женщин, чьи удивленные напудренные лица так напоминали физиономии леди, сопровождавших его всю его жизнь, Морган вдруг почувствовал смущение. Он стоял на пороге некоего значительного деяния; но что это могло быть за деяние, он упустил. Он думал, что готов закричать, но произнес самым тихим голосом:

– Я любил. А следовательно, жил. Тем способом, который мне доступен.

Добавить было нечего. В уголках рта пожилой дамы дрожали сухие хлебные крошки. А может быть, это дрожал сам Морган? В любом случае дрожали и трепетали все предметы, прежде твердо стоявшие на своих местах.

Пока он не повернулся и не вышел, испортив эффект тем, что запнулся о загнутый край ковра.

Случай был так ужасен и одновременно так тривиален, что он никому о нем не рассказывал. Даже своему дневнику, который выслушивал и более откровенные признания хозяина. Хотя, возможно, он просто не нашел времени для этого – настолько полной и интересной стала его жизнь.

* * *

Морган приехал в Индию еще раз, в 1945 году, в возрасте шестидесяти шести лет. Его жизнь полностью изменилась, и визит его никоим образом не походил на предыдущие два. Тогда он был почти никому не известен, особенно в этой части страны, – частное лицо, останавливавшееся у друзей, нередко принадлежащих к тому, что в те дни называлось «Вторым обществом». Сейчас же он был известным романистом, знакомства с которым искали представители высших эшелонов британской Индии. Он обедал с вице-королем и главными чиновниками. В Индии Морган провел три месяца по приглашению ПЕН-клуба, международной писательской организации. Принимал участие в конференциях, произносил по радио речи, подписывал книги для своих поклонников. При этом его просили высказываться по вопросам, зачастую не имеющим ни малейшего отношения к его творчеству.

Мир за пределами Индии, большой мир сделался существенно иным. Способствовало этому еще одно потрясение, сопровождавшееся такими открытиями относительно людской природы, что ум человека, размышлявшего о них, застывал в параличе. Для Индии же все это прошло незамеченным – все, кого Морган встречал здесь, говорили только о себе. Европа и Америка для Индии не существовали. Индийцы их отменили. Сама же Индия находилась на пороге существенных преобразований: через два года она готовилась стать независимой страной, она была чревата свободой, и соответствующие переменам знаки буквально витали в воздухе.

Даже путешествовали теперь по-другому. Вместо медлительного двухнедельного плавания на корабле Морган прибыл на место назначения за три дня, примчавшись в Индию на летающей лодке со скоростью и на высоте, которые когда-то воспринимал в качестве симптомов гибнущего мира. Но не будущее, а прошлое вызвало в душе Моргана меланхолическое настроение – он пролетал над местами, бывшими когда-то частью его жизни. Сперва Франция, Италия, потом Египет – все пронеслись под крыльями его воздушного корабля, пробуждая воспоминания, вызывая к жизни призраки прошлого.

То же самое было связано и с его домом, и с пунктом назначения. В Англии, дома, у Моргана произошли печальные перемены – умерла мать. Она уже долгое время болела, а в марте того же года, когда ей исполнилось девяносто, сильно ослабла. Стало ясно, что конец близок. В последнюю ночь Морган спал в коридоре возле двери в ее комнату, а утром они попрощались.

– Я недолго буду с тобой, – сказала Лили.

– Неправда, – ответил он. – Со мной вечно остается твоя любовь.