Арлекин

Натэниел коснулся моей руки, и его сила заиграла у меня на коже, прогоняя это холодное прикосновение. Я снова могла думать, чувствовать, дышать.

С ревом проснулась моя собственная сила — это была моя некромантия и что-то еще, что тоже было некромантией и не было ею. Ничего деликатного не было в моих действиях — я ударила в ее силу как молотом, прямо в эту обманчивую мягкость. Ударила — и под мягкостью оказался стальной стержень, все это была ложь, ничего ласкового, ничего доброго. Сдайся, дышала сила. Будь моей, я позабочусь о тебе, я решу все твои проблемы, будь моей. Я заорала, заглушая эти лживые обещания, залила их у себя в голове чистой силой — это было как взрывать динамитом гостиницу, потому что тебе не понравился твой номер. Ее сила сжалась, отступила — и вдруг я оказалась в проходе, сама не зная, как туда вышла.

Я стояла, держа в руке руку Натэниела, ощущая пульсы, кровь, вяло текущую в десятке жил. Вампиры обернулись ко мне, потому что у них не было другого выхода. Я ударила в ее силу и заменила эту силу своей. С десяток вампиров еще были голодны сегодня, и нам нужна была пища.

Рука Натэниела судорожно сжалась на моей, возвращая меня от этой мысли. К нему она тоже пришла? Вдруг я ощутила запах их кожи — с полдюжины разных духов, шампуня, резкий запах сигарет, лосьон после бритья. Так остро, будто ткнулась носом в шею, в руки. В прошлый раз в церкви Жан-Клод помог мне не утонуть в этом ощущении, отчего же он не помогает мне сейчас? Я повернулась к сцене — он смотрел не на меня, а на Коломбину и Джованни. Что-то происходило там. Они разговаривали? Но я их не слышала. Будто все мои чувства сузились до обоняния, осязания и зрения.

Я почувствовала, как она втягивает в себя силу — так набирают воздуху, чтобы задуть свечу. Только сейчас этой свечой были несколько сотен вампиров. И эта сила хлынула наружу, будто вода, обтекая как камни тех вампиров, что ощущали мы с Натэниелом. Этих мы могли спасти, но остальные… остальные погибнут.

Дамиан у меня в голове вскрикнул, завопил. Мы с Натэниелом обернулись и увидели, что Малькольм приник к Дамиану, губами к горлу. Он вталкивал в более слабого вампира свою силу, но при этом, беря его кровь, приносил ему клятву. Это было бессмысленно… и тут в нас ударила сила, в нас, в меня.

Будто ворвалась мне в голову, выбив дверь. Натэниел вскрикнул, я отозвалась эхом. Моя, наша сила выплеснулась на прочих вампиров. Малькольм создал почти всех этих вампиров, никому не доверяя. Сейчас он принес клятву крови не Дамиану, а мне. Он своей силой направил мою на всю свою паству. Отдал мне их всех, чтобы не дать Коломбине их захватить. Но вряд ли Малькольм понимал, что значит принести мне обет крови. Возможно, он думал, что обет мне вместо Жан-Клода создаст связь более слабую, но я никогда никого не привязывала кровью без руководства Жан-Клода. Я знала только один способ делать что бы то ни было, и это — делать до конца.

В одну из тех секунд, что тянутся вечность и короче мгновения ока, я увидела мысли Малькольма. Он считал меня меньшим злом. Он думал, что сумеет меня контролировать и частично сохранить контроль над своим народом. Это были не слова, в основном образы, будто стенография снов — если сны могут ощущаться как пощечина, когда пробегают через твой мозг. Я всегда интересовалась, так ли чисты мотивы Малькольма, как кажутся, я полагала, что это — стремление к власти, ибо все вампиры стремятся к ней. Но я видела, как обнимает Малькольм своих прихожан, как утешает, когда они плачут. Я видела, как он погружает клыки в шею в третий раз, обращая человека в вампира, и видела, что для него это святое, такое же чистое в сердце, как обручение монахини с Богом. Его была вина, что соединение стало столь полным, что его сила ушла в мою, что он не понял: некромантия — это такой гравитационный колодец, к которому ни один вампир вообще приближаться не должен. Я его всосала и ничего не могла с этим сделать.

Но я из линии Белль Морт, а все наши таланты — палка о двух концах. Я ощутила его силу в себе так же глубоко, как свою в нем, и я не могла ее удержать снаружи. И разум этот не был только моим: на поверхность всплыли воспоминания Натэниела и Дамиана; маленького еще Натэниела, которого держит за руку взрослый мужчина, еда для голодного желудка, потом эти руки…

Малькольм оборвал воспоминание раньше, чем оно успело развиться. Он понял, что в этих водах я не правлю рулем. Выйти из них он не мог, но столетия опыта мастера помогли ему удержаться на поверхности и не утонуть.

Дамиан на палубе, залитой солнцем, свежий ветер и запах моря. Темнота подземелий его создательницы. Темная лестница, вопли, запахи — и снова Малькольм ушел в сторону. Похороны моей матери — и от этих воспоминаний ушла я. Это было как моргание: не хочешь смотреть — моргни и отвернись. Отворачиваешься — и видишь что-то другое.