Арлекины и радуги

– Да-да, неплохо, – подхватил Мастер, – и для нас с тобой тоже. Мы бы ему материал дали, из того, что у нас дожидается, артистов наших обеспечили бы занятостью, да ведь? Они вон жалуются, что мало ролей, больше работать хотят.

– Хотят, – поддакнула Елена, – так и рвутся.

– Вот я и подумал: театр, конечно, мы ему из рукава не вынем, но собственный проект…

– Экспериментальный! – воскликнула Елена, сообразив наконец, в чем замысел начальника. – Финансирование запросим у министерства…

Елена осеклась, уставилась на Мастера с открытым ртом. Имени Сони Кауфман не прозвучало, хотя обоим было ясно, о чем подумал собеседник.

«Ай да Андреич, ай да сукин сын! – словами Пушкина воскликнула Елена про себя. – Как у него ладно все получается!»

– Для министерства Садовничий хорошая кандидатура – молодой режиссер из провинции, новатор, популярность зашкаливает, кого и продвигать, как не его? – продолжал Мастер жизнерадостным тоном. – Так вот, Леночка, надо бы с департаментом это обговорить. Ты давай займись, хорошо?

«И обстряпать моими руками, – привычно закончила Елена, – чего и следовало ожидать».

Соня восприняла идею с энтузиазмом. Ей давно хотелось выступить организатором крупного проекта, и у себя в голове она немедленно выстроила схему, с помощью которой могла предоставить Косте финансирование плюс освещение в прессе.

Так родилась платформа «Открытие», независимый театральный проект под руководством Константина Садовничего, ученика Игоря Андреевича Гуляева, для экспериментальных постановок с участием молодых актеров и драматургов. О, как бурлил интернет, как восторгались журналисты, с каким нетерпением ждали запуска «Открытия» в Минкульте! Софью Кауфман преподносили публике как автора замысла и вдохновителя проекта, на полученные от министерства средства велось строительство павиль она, в котором должны были проходить репетиции и спектакли. Его спроектировали многофункциональным, с тремя сценами на двести пятьдесят зрителей каждая, с репетиционными залами, музыкальной студией и подсобными помещениями.

Постановки следовало делать лаконичными, с минимумом декораций, которые предполагалось заменить светом. Каждая игралась не больше двадцати раз, потом сменялась следующей – настоящая фабрика идей. Несколько сценариев написал Сережа Резник, которого Костя перевез за собой в Москву. Костя выступал лицом платформы, ее вдохновителем и идейным лидером.

Благодаря интернету об «Открытии» узнали за границей, Косте стали предлагать приехать в Мюнхен, Прагу, Будапешт. Он ставил не только драмы, но и оперу – начал с Мюнхена, потом получил приглашение в Берлин. И вот на фоне этого благополучия вспыхнул скандал, лишивший Костю и планов, и денег, и уверенности в завтрашнем дне.

Глава 7

Непостоянная Адина согласилась выйти замуж за бравого полковника Белькоре и уже готовилась к свадьбе. Неморино в ужасе от того, что любовный напиток не сработал, побежал за новой бутылью к мошеннику Дулькамаре. Деревенские сплетницы прознали, что у Неморино скончался дядюшка, оставив племяннику наследство, популярность дурачка взлетела до небес, не в курсе оставалась только Адина.

Вера не сводила глаз со сцены, Костя – с Веры. Он отодвинул свое кресло чуть назад от барьера, благо ложа позволяла, и уперся взглядом в Верино плечо, точнее, в лопатку над краем платья. Одновременно в поле зрения попадали ожерелье, шея, прядь волос, убранная за ухо, нежное, как лепесток.

Следовало вроде бы подумать о том, как он объяснит Вере свою полуложь, но Костя просто таращился на это плечо с красным отблеском от плюшевой стенки, застыв в оцепенении, пока Неморино распевал свое знаменитое Una furtiva lagrima, и скрипки в оркестре всхлипывали вместе с ним. Конечно, Адина передумала выходить за Белькоре и призналась в любви Неморино. На авансцену вышел Дулькамара – баритон, с которым Костя однажды работал, – благословил молодых, улетел… ну не на голубом вертолете, на космическом корабле. Костя автоматически отметил, что тема пришельцев в опере эксплуатируется в хвост и в гриву, как и сумасшедшие дома, и перенос исторического контекста в современность.

На поклонах Вера встала, вежливо похлопала, развернулась и, не глядя на Костю, направилась к выходу из ложи. Он хотел остановить ее, потом передумал, решив, что для разговора потребуется время, а ложу надо освободить.

Из подземного паркинга перед оперой выезжали машины, к подъезду подкатывали такси, публика рассаживалась в них и отбывала. Вера легко шагала вперед на тонких каблуках, шлейф платья развевался за ее спиной, как победный флаг цвета изумруда. Она молчала, и Костя молчал; путь до дома по Кертнерштрассе был коротким, так что молчание не успело стать обременительным.

У себя в гостиной Вера присела в кресло, расстегнула ремешки туфель на щиколотках, сбросила их на ковер. Вытащила из узла на затылке шпильку, и волосы, раскрутившись, легли ей на плечи густой волной.

– Мне надо извиниться? – спросил Костя, опускаясь перед ней на корточки.

Вера, не глядя на него, вздохнула:

– За что?

– Что сразу не рассказал.