Армада

– Войны не предвидится, но грядет нечто не менее ужасное, и наша с вами задача – предотвратить это нечто. Вижу, вижу! – совершенно серьезно провозгласил он, вперившись убийственным взглядом теперь уже в книжную стену позади мичмана. – Адмирал постарается захватить полную власть, и она будет ужасна. Он вообразит себя новым диктатором. Тайная полиция, наветы, пытки диссидентов… Прекратите смотреть на меня, как на сумасшедшего. Я всего лишь пытаюсь предвосхитить события. И вот что скажу – неизбежно появится избранный, которому суждено поднять восстание. Не сомневаюсь теперь, что этим избранным будете вы. У вас чистая незамутненная душа юного человека со всеми ее порывами и острой восприимчивостью к несправедливости. Вот кто так нужен добру! Но об этом опять-таки позже. Подойдите сюда.

Видя, что мичман замешкался, лейтенант потребовал со всей строгостью сэнсэя:

– Подойдите, раз уж заявились ко мне. Просто так вы теперь не отделаетесь!

Книга, лежащая перед ним, вновь была открыта – у мичмана зарябило в глазах от незнакомого шрифта.

– Это греческий, – объяснил библиотекарь. – Тринадцатый век. Кандитос Хронопулос. Но суть опять-таки не в том. Сутью является то, что в 1119 году от Рождества Христова рыцарь Гуго де Пейн пришел на землю Иерусалимскую со своими товарищами и они встали на дороге, ведущей к холму, где высился некогда храм Соломонов. Рыцари попросили отдать им дворец, который был построен на месте разрушенной святыни… Вам известен этот факт?

– Нет, – честно отвечал окончательно сбитый с толку мичман. Его бедная голова пошла кругом.

– Тамплиеры! – воскликнул Учитель. – Самый таинственный из всех существовавших когда-либо на земле Орден, возводивший невиданные храмы и расплачивающийся за все это американским серебром. А чьи флаги были на каравеллах Колумба? Кого так преследовал Красивый? Кто тайной сетью своей захватил мир и удерживал его вплоть до сегодняшнего времени? Короче, нам нужен Орден! – заявил лейтенант. – И немедленно. Нам нужно Братство, скрепленное кровью, которое, засучив рукава, приступит к переустройству мира. Для начала разыщите двух-трех надежных братьев. И с этой минуты – никакой грусти, никакой сентиментальности – все должно быть отдано делу. Кое-что я уже приготовил для вас.

Он вытащил из стола стопку книг, и мичман ошалело протянул руки, чтобы ее принять.

– Знаю, у себя в Корпусе вы не очень-то занимались философией. Теперь придется поправить дело. Вы должны явиться сюда через несколько дней. Читайте: я собрал все, чтобы хоть немного вас информировать: тамплиеры, розенкрейцеры, масонство. В добрый час!

– Ничего не понимаю, – пробормотал несчастный мичман.

– А что тут понимать? Убирайтесь к себе в каюту и приступайте к чтению. То, что на самом деле произошло, не сегодня-завтра станет известно всей Армаде. Они просто-напросто не посмеют долго скрывать эту тайну. И тогда, не сомневаюсь, начнется новый отсчет времени. Нам необходимо к нему подготовиться, поэтому заклинаю вас, читайте. Приказываю, как старший по званию.

Мичману ничего не оставалось делать. Привычка тотчас сказалась в нем. Он вытолкнул из себя сакраментальное «есть» и повернулся на каблуках.

* * *

Так началась история заговора.

– Это ни в какие рамки не лезет! – Адмирал поднялся из своего любимого плетеного кресла, которое часто теперь выносили на мостик.

И очередных вернувшихся летчиков, провисевших в воздухе около двух суток в безнадежной попытке хоть что-нибудь обнаружить, препроводили под надежный замок к товарищам.

Стадо штабных, включавшее в себя Главного штурмана Армады, Главного электронщика, Командира летного корпуса и прочей мелочи, торчало позади кресла. Адмиральские сухарики стояли у всех в горле. Чай разносили каждые пять минут, но толку от него не было никакого – все на ходу засыпали. Однако совещание продолжалось. Под галогенными лампами в Центральном Посту остались забытые карты. Дежурные давно уже отошли от пустых экранов. Начальники трех носовых и одной кормовой башен, старые сослуживцы, которым Адмирал доверял больше других, в почтительном молчании стояли к нему ближе всех. Субординация соблюдалась неукоснительно, и, пока Адмирал разговаривал сам с собой, никто не смел и слова вставить в его редкие монологи.