Я протестовала против этого требования всякими способами, какие только могла придумать. Все это ни к чему не привело. Доктор объяснился со мною с самой обезоруживающей откровенностью. Он сказал, что ничего, кроме случайных затруднений в его положении в настоящее время, не могло заставить его вмешаться в это дело. Он откровенно признался, что он истратил свои собственные средства и средства других людей, которых он назвал своими покровителями, на покупку и окончательное обустройство лечебницы. В подобных обстоятельствах шестьсот фунтов были для него весьма кстати. За эту сумму он готов был подвергнуться серьёзному риску советовать и помогать мне. Ни одним фартингом меньше сумма его не устраивает, в этом случае он оставит дело с самыми лучшими и дружескими пожеланиями в моих руках!
Торг кончился единственным способом, каким только мог закончиться. Мне не оставалось другого выбора, как принять это условие и предоставить доктору право начать это дело сейчас же так, как он хочет. Когда договорённость была достигнута между нами, я должна отдать ему справедливость и сказать, что он не показал намерения, как говорят, дать траве вырасти под его ногами. Он попросил перо, чернила и бумагу и посоветовал написать письмо в Торп-Эмброз и отправить его с сегодняшней почтой.
Мы условились о содержании письма, которое я и написала, а он тотчас же переписал. Я не входила в подробности, а просто извещала, что я вдова умершего мистера Армадэля, что я тайно обвенчалась с ним, что я вернулась в Англию, когда он отплыл на яхте из Неаполя, и что я вкладываю в письмо копию с нашего брачного свидетельства, как формальность, которую, как я полагаю, было необходимо исполнить. Письмо было адресовано к «представителям покойного Аллэна Армадэля, эсквайра, в Торп-Эмброз в Норфольке». Сам доктор отнёс письмо на почту.
Я жду ответа с таким волнением, с таким нетерпением, когда сделан первый шаг. Образ Мидуинтера преследует меня как привидение. Я опять написала ему, как раньше, для соблюдения приличия. Я думаю, что это будет моё последнее письмо. Мужество мне изменяет, расположение духа становится мрачным, когда мои мысли возвращаются в Турин. Я все менее способна думать о судьбе Мидуинтера в эту минуту, чем прежде. День расчёта с ним, прежде казавшийся отдалённым и маловероятным, может, настал теперь, а может, нет — я сама не знаю.
А я ещё слепо полагаюсь на случайности.
Ноябрь 25. Сегодня в два часа доктор опять зашёл ко мне, как мы условились. Он ходил к своим стряпчим (разумеется, не открывая им ничего) просто для того, чтобы выяснить, как доказать мой брак. Результат беседы подтверждает то, что он уже мне говорил. Ось, на которой будет вертеться все дело, если мои права будут оспаривать, это — вопрос о личности. Может быть, окажется необходимо для свидетеля дать показание в присутствии судей на этой неделе.
В таком положении дел доктор считает важным, чтобы мы были недалеко друг от друга, и предлагает найти спокойную квартиру для меня по соседству с ним. Я готова отправиться куда бы то ни было, потому что между другими странными фантазиями, овладевшими мною, у меня есть мысль о том, что я буду лучше избавлена от Мидуинтера, если перееду из тех мест, куда он адресует ко мне письма. Я не спала и думала о нём опять всю прошлую ночь. Сегодня утром я окончательно решила не писать ему больше.
Пробыв у меня полчаса, доктор уехал, предварительно осведомившись, хочу ли я идти вместе с ним в Гэмпстид снимать квартиру. Я сообщила ему, что есть дело, которое задержит меня в Лондоне. Он спросил меня, какое это дело.
«Вы увидите, — отвечала я, — завтра или послезавтра».
Меня охватил какой-то трепет, когда я осталась одна. Моё дело в Лондоне, кроме того, что оно было серьёзно в глазах женщины, возвратило мысли к Мидуинтеру вопреки моей воле. Переезд на новую квартиру напомнил мне о необходимости одеться подобающе моей новой роли. Настало время надеть вдовий траур. Первым делом было достать денег. Я достала столько, сколько мне было нужно для роли вдовы, от продажи подарка Армадэля мне на свадьбу — рубинового кольца! Оно оказалось более дорогой вещью, чем я предполагала. По всей вероятности, теперь мне долго не придётся беспокоиться о деньгах.
От ювелира я пошла в большую траурную лавку на Регентской улице. В двадцать четыре часа (если я не согласна ждать дольше) там обязались одеть меня с головы до ног во вдовий костюм. Я имела ещё тревожную минуту, когда ушла из лавки, и для дополнения сильных ощущений в этот трудный день меня ожидал сюрприз по возвращении в гостиницу. Мне доложили, что меня ждёт какой-то пожилой джентльмен. Я отворила дверь гостиной — там был старик Бэшуд!
Он получил моё письмо сегодня утром и отправился в Лондон с первым поездом, чтобы ответить на него мне лично. Я ожидала многого от него, но, конечно, не ожидала, что он примчится столь скоро. Это польстило мне. Я повторяю, что это польстило мне.