Армагеддон

И только тут гауптман Риу понял, что ничем не отличается от своих солдат-резервистов. Потому что, как и они, он до самого последнего мгновения надеялся, что этот приказ никогда не поступит, что случится чудо и все как-то образуется… А ведь как кадровый офицер умом он понимая, что надеяться не на что, слишком далеко все зашло, политики просто не могут отступить. Ум говорил одно, а душа, душа жила надеждой.

Неделю спустя Хайнц Риу, добравшийся до места выгрузки техники на польской станции Крыжув, недалеко от Катовице, на своей «ауди» (личный состав, за исключением караулов, должны были везти на зафрахтованных автобусах, но гауптман предпочел собственный автомобиль), уныло торчал на платформе, наблюдая, как съезжают, взрыкивая мотором, с железнодорожных платформ его легкие разведывательные танки. За его спиной неуклюже переминался с ноги на ногу Клоц. Когда последний танк съехал с платформы, Клоц повернулся к стоящему рядом польскому железнодорожнику:

— Скажите, герр, а далеко ли отсюда до русской границы?

Тот задумчиво наморщил лоб (видно, не очень хорошо знал немецкий) и с ехидной ухмылкой ответил:

— Господину капралу следует знать, что от границы империи досюда пятьдесят километров. Для русских танков — всего час марша.

Хайнц стиснул зубы. Ну что за народ эти поляки! Никогда не умели ужиться со своими соседями. Во времена СССР были сателлитами русских, так терпеть их не могли. Потом вступили в НАТО, и что же? Довольно скоро невзлюбили немцев и чехов, своих старых товарищей по восточному блоку (не забывая, впрочем, и о своей нелюбви к русским}…

Под Крыжувом они простояли неделю. В сорока километрах севернее располагался заброшенный военный городок, построенный еще во времена Варшавского Договора, в котором был танкодром, когда-то, видимо, довольно неплохой. И Риу пропадал там целыми днями, слаживая экипажи. Это приносило свои плоды. Его дородные бюргеры научились рыбкой заскакивать в люки своих легких разведывательных машин, лихо разворачивались на пяточке и выжимали под сотню на раздолбанном проселке.

К концу месяца их снова собрал оберст Нагель. Все знали, что в начале недели его (как и большинство командиров полков) вызывали в Берлин, так что все офицеры терялись в догадках, с какой информацией он оттуда вернулся. Когда офицеры расселись вдоль длинных нейлоновых стенок штабной палатки, командир полка окинул их сумрачным взглядом и устало произнес:

— Господа, я собрал вас для того, чтобы довести до вашего сведения последние распоряжения военного министра и генерального штаба… а также чтобы объявить, что война начнется в ближайшие дни.

В палатке установилась мертвая тишина. Видно было, как тяжело далась полковнику эта короткая речь, но никто не собирался облегчать ему его миссию. Все присутствующие были немецкими офицерами, и каждый из них был готов нести свою ношу. Но — свою. Эту же полагалось нести оберсту Нагелю…

Их подняли на рассвете в воскресенье. Когда Риу привел толпу своих заспанных бюргеров, как попало натянувших на себя форменные комбинезоны, на общее построение, там уже собрался почти весь личный состав полка. Риу быстро выстроил своих, несколькими взмахами руки выровнял шеренгу и наклонился к стоявшему рядом лейтенанту Герцелю, еще недавно начальнику средней руки в дортмундском представительстве «Телефункен», а теперь командиру взвода связи полка.

— Что, начинаем?

Толстый Герцель, с которого градом катил пот, испуганно покосился на него, выудил из кармана совершенно мокрый платок (тут Риу понял, что не совсем правильно определил происхождение мокрого пятна у него на левом бедре) и повозил им по лбу и щекам. Это помогло мало. Но Герцеля это, похоже, не очень-то волновало. В этот момент в небе послышался нарастающий рев, а вслед за ним из-за горизонта выскользнули шедшие на малой высоте девятки ударных самолетов. Их было много. Там были и старенькие англо-франко-немецкие «Торнадо», и новейшие американские «Докеры», а выше, на фоне ярко-розовых облаков, стремительно проносились верткие «Скайгаи». Герцеля передернуло.

— Все так же, как и у него… он мне рассказывал. Все совершенно так же, как и у него, — просипел он.

— У кого? — не понял Риу.

— У моего прадедушки. Он… — Герцель запнулся; чихнул, вытер рот тыльной стороной ладони и пояснил: — Он воевал в ТУ войну. Тоже танкистом. В группе Гота.

Риу нахмурился и стиснул зубы. Опять эти аналогии… Но тут на поляне перед строем полка появился оберст Нагель…

Границу они пересекли около десяти утра. Как только напичканный электроникой командирский танк загрохотал гусеницами по широкому мосту через Западный Буг, Риу максимально выдвинул башенный перископ и впился взглядом в противоположный берег. Хотя, по данным авиа и спутниковой разведки, там не было обнаружено имперских войск, тишина пугала… К тому же что значит не обнаружено: а куда, спрашивается, вывалили свой груз бомбардировщики и штурмовики, прошедшие над их головами на рассвете?