Армагеддон. Книга 2. Выпуск 10 (07)

Глен сказал, что пойдет, и Стью сказал: «Иди тоже, Фрэн. Взгляни. Удовлетворись».

Я хотела было ему сказать, что останусь с ним на улице, потому что ему было так плохо (и потому что мне действительно не хотелось туда идти), но тогда бы опять начались сложности с Гарольдом, и я сказала о’кей.

Если у нас — у Глена — и были какие-то сомнения насчет правдивости рассказа Стью, то их можно было отбросить сразу же после того, как мы открыли дверь. Запах. Точно так же пахло во всех более или менее больших городах, которые мы проезжали. Похоже на запах гнилых помидоров, и, о, Господи, опять я плачу, но разве это справедливо, что люди не просто умирают, а начинают вонять как

Стоп

(позже)

Ну вот я поплакала. Что ж, сегодня слез больше не будет, обещаю.

Несмотря ни на что, мы вошли внутрь. Наверное, проявление болезненного любопытства. Не знаю, как насчет остальных, но лично мне вроде как хотелось посмотреть на комнату, где сидел Стью. А как там было холодно, после улицы. Повсюду гранит и мрамор, наверное, фантастическая теплоизоляция. На верхних этажах было теплее, но внизу был запах… и холод… похоже на могилу. МЕРЗОСТЬ.

Было как-то тревожно, словно в доме с привидениями, и мы трое сбились в кучку, словно овцы, и я была рада, что с собой у меня винтовка — пусть и двадцать второго калибра. Звук наших шагов отдавался эхом, как будто за нами кто-то крался, преследовал нас, и я снова начала думать об этом сне, в котором главную роль играл человек в черном балахоне. Ничего удивительного, что Стью не захотел с нами пойти.

Наконец мы добрались до лифтов и поднялись на второй этаж. Там были какие-то кабинеты… и несколько тел. Третий этаж был похож на госпиталь, но у всех палат были герметичные двери и специальные окна, чтобы смотреть внутрь. Там было очень много тел, и в палатах, и в коридорах. Женщин почти не было. Интересно, их что, пытались эвакуировать под конец? Нам этого никогда не узнать. Но тогда зачем спрашивать?

Но так или иначе, в конце помещения, соединенного с главным коридором, мы нашли палату с открытой дверью. Там лежал мертвый человек, но он не был пациентом (на них были белые больничные пижамы) и уж точно умер не от гриппа. Он лежал в большой луже высохшей крови и выглядел он так, словно перед смертью пытался выползти из комнаты. Рядом валялся сломанный стул, и все вокруг было в беспорядке, словно здесь была драка.

Глен долгое время оглядывался, а потом сказал: «По-моему, нам лучше ничего не говорить Стью о том, что мы видели эту комнату. Похоже, здесь он был очень близок к смерти».

Я посмотрела на распростертое тело, и мне стало еще страшнее.

«В каком смысле?» — спросил Гарольд, и даже его голос звучал неуверенно.

«По-моему, этот джентльмен пришел сюда, чтобы убить Стюарта», — сказал Глен, — «но Стью каким-то образом удалось лучше справиться с аналогичной задачей».

«Но почему?» — спросила я. «Почему они хотели убить Стью, если у него был иммунитет? В этом же нет никакого смысла!»

Он посмотрел на меня, и в глазах у него был страх. Они выглядели почти мертвыми, как у скумбрии.

«Это не имеет значения, Фрэн», — сказал он. «Смысл и это место, судя по его виду, — это две несовместимые вещи. Существует определенный тип мышления, уверенного в том, что можно замести следы. Такие люди верят в это с той же искренностью и фанатизмом, с которой члены некоторых сект верят в божественность Иисуса Христа. Потому что для некоторых людей самое важное — это замести следы, даже когда беда уже произошла. Интересно, сколько обладающих иммунитетом людей они убили в Атланте, Сан-Франциско и Топеке, в центре по изучению вирусных болезней, прежде чем болезнь убила их и положила конец их занятию? Эта задница? Я рад, что он мертв. Мне только жаль Стью, который, возможно, всю свою оставшуюся жизнь будет видеть кошмары с его участием».

И знаете, что потом сделал Глен Бэйтмен? Этот симпатичный человек, который рисует ужасные картины? Он подошел и пнул труп прямо в лицо. Гарольд приглушенно крякнул, словно это его ударили. Потом Глен снова занес ногу.

«Нет», — закричал Гарольд, но Глен ударил труп и во второй раз. Потом он повернулся, утирая рот тыльной стороной ладони, но по крайней мере глаза его перестали быть похожи на глаза дохлой рыбы.

«Пошли», — сказал он, — «идемте отсюда. Стью был прав. Это мертвое место».

Мы вышли, а Стью сидел, прислонясь спиной к железным воротам в высокой стене, которая огораживала здание, и мне захотелось… ну давай же, Фрэнни! Мне захотелось подбежать к нему, поцеловать его и сказать, как мне стыдно за то, что мы ему не верили.

О, Господи, я влюбляюсь в него!