Армейская юность

Пулеметная очередь разрезает воздух. Мы падаем на землю. Впереди меня, метрах в десяти, лежит солдат. Я где-то видел его, но не могу вспомнить где. Он лежит на левом боку, касаясь щекой земли и подобрав, насколько возможно, ноги. А рядом с его пятками взвиваются и опадают один за другим маленькие пыльные смерчики. И вдруг я вижу, что это Шабанов. Странно, что я не узнал его сразу.

На левом фланге катится «ура». Пулемет захлебывается. Мы ползем по-пластунски, делаем короткие перебежки и снова припадаем к земле. Если бы не артподготовка, уничтожившая много огневых точек, плохо бы нам пришлось – у них тут простреливался каждый сантиметр.

– Гранатами огонь!

Я тоже отцепляю гранату, выдергиваю кольцо и бросаю ее далеко вперед. Через несколько секунд, споткнувшись на бруствере, я падаю в траншею. Низко пригнувшись, два немца скрываются за поворотом. Я даю вслед очередь, поднимаюсь и совсем рядом вижу немца. Он без каски, стоит, прислонясь спиной к стенке. Одна щека у него чем-то рассечена и в крови. Мгновение мы смотрим друг на друга, потом он быстро поднимает руки. Я словно забываю о нем и медленно вылезаю из траншеи.

Следующая линия траншей уже взята нашими. Валяются убитые немцы. Они совсем еще мальчики и, мертвые, лежат тоже в каких-то подчеркнуто мальчишеских позах.

– Гитлерюгенд! – говорит кто-то. Это Чернев.-А дальше эсэсовцы – замполит говорил!…

Я гляжу на убитых и неожиданно думаю, что ведь, наверно, у них есть родители. Я не жалею их, я просто думаю об этом.

Быстро движемся к маленькому старинному городку. Впереди бежит высокий сутулый солдат, на спине его смешно подпрыгивает вещмешок.

– Голикова убило, Кудряшова ранило, – рассказывает кто-то сзади, но я почему-то не оглядываюсь.

Нас обгоняют танки. Они идут быстро, сильно раскачиваясь, потом, замедлив ход, осторожно, словно нехотя, втягиваются в узенькие улочки городка.

Все тихо. Мы сворачиваем за угол, и звонко рассыпается навстречу пулеметная дробь. Со звоном и жужжанием рикошетят пули от плит мостовой, и от этого кажется, что стреляют в тебя со всех сторон.

Высокий солдат с вещмешком падает, сразу же садится и рассматривает свою руку, но следующая короткая очередь опрокидывает его на спину.

Мы заскакиваем под арку ворот и теперь видим торчащий из маленького окошечка ствол пулемета. Окошечко высоко – узкое, как амбразура: дом старинный, средневековый, приспособленный для обороны. Сюда пулемет не может достать, но и выйти мы не можем. Улица пуста, только лежит на спине тот высокий солдат и смотрит вверх застывшими глазами. Под спиной у него мешок, я не могу избавиться от ощущения, что солдату неудобно лежать.

Юрка Бойцов вынимает гранату «Ф-1», аккуратную, в рубчатом, будто черепаховом, панцире. Он у нас лучший гранатометчик.

Бойцов бормочет что-то под нос, бросает гранату и стонет: «Сорвалось!…»

Мы видим, как, кувыркаясь, летит граната, ударяется в стену в метре от амбразуры, падает вниз прямо напротив нас и скатывается в водосток. Гремит взрыв. Звенят по стенам осколки. Нам явно повезло.

Нам кажется, что до взрыва граната летела очень долго, а на самом деле все это длилось какие-нибудь четыре секунды.

Из-за угла бегом показываются связисты со своими катушками. Снова точная очередь – он же пристрелялся к этому месту заранее, – один связист падает, остальные скрываются за углом.

Издалека доносится беспорядочная стрельба и взрывы.

Бойцов снова берет гранату, снова что-то бормочет и бросает. Вместе со взрывом короткая вспышка освещает изнутри амбразуру.

– Теперь точно! – комментирует Чернев. Мы движемся дальше.

Во время того нашего стремительного движения на запад, о котором я уже упоминал, когда противник бросил оборону и смешались в погоне наши части и соединения, ехали мы на подводе – Боря Чернев, Юрка Бойцов, бессменно правивший лошадьми, я и еще кто-то.

Лошади измучились и стали ночью посредине длинного темного села. Вдруг нас окликнул голос:

– Вам чего, хлопцы?

Сначала мы думали – солдат. Подошли – штатский парнишка лет семнадцати, в веснушках.

– Нам лошади нужны. А ты кто такой?

– Я с Белгорода, тут работаю.

– Где ж ты тут работаешь?

– У хозяина.

– А кто хозяин?

– Кто? Кулак. Пойдемте, я дам вам коней…

Мы прошли за ним в конюшню – пусто. Он растворил еще одни двери и вывел пару коней. Только утром мы рассмотрели, какие это красавцы: оба золотистые, с белыми гривами и хвостами.

Он помог запрячь, а наших завел в конюшню. «Еще сгодятся!…» Мы закурили с ним.

– Ну, спасибо. Будь здоров.

– Счастливо.

Уже двинулись, когда Боря Чернев спросил:

– А хозяин-то твой где? Тот полыхнул папироской.

– Да сховался где-то, собака!

Ночью кто-то обстрелял нас из автомата и бросился от дороги так, что затрещали кусты. Мы дали несколько очередей вдогонку, по звуку.

На рассвете ворвались в город Зноймо – это уже Чехословакия.

Валяется на площади сорванный со стены огромнейший портрет Гитлера. И по этой дегенеративной физиономии, по этим выпученным глазкам и дурацким усикам бьют копыта, катятся колеса и гусеницы, втаптывая в мостовую изображение павшего фюрера.