Откровенно говоря, до конца во все это даже не верилось, но опять же с тем, что в Сумгаит наводить порядок перебросили морскую пехоту с Каспия, спорить как-то не приходилось, это был абсолютный, медицинский факт. Кутаисские части не трогали, как и войска в других городах Грузии. Но на повышенную боеготовность мы перешли. Офицеры практически все время находились в полку, а несчастный особист просто с ног валился, потому что, похоже, совсем не спал.
Удивительно, но через несколько дней все вдруг стихло. Паника прекратилась, армяне из ВМО вылезли из бани, где прятались все это время, и внешне жизнь в полку вернулась в прежнее русло. Иногда вдруг происходила вспышка: молниеносная и уже кровавая, стычка. Помню, прямо у входа в столовую группа азербайджанцев стала задирать одного из армян, Мовсесяна. А он был здоровенный, как бык, мастер спорта то ли по плаванию, то ли по гребле. Так он схватил с земли решетку, о которую вытирали сапоги, перед тем как войти в столовую, и сверху вниз опустил ее на головы сразу нескольких человек! Один так и рухнул без сознания, увезли в госпиталь. Тем не менее даже такие инциденты к массовым беспорядкам не приводили. В общем, все было, как в самом Карабахе, тлело-тлело что-то в одном селе с середины восьмидесятых, потом – в нескольких, потом еще, еще, еще… И так – до настоящей войны в девяносто втором.
В общем, праздники на Восьмое марта провели по сокращенной программе. Организовали какой-то «вечер отдыха» для жен военнослужащих в Доме офицеров, но без масштабных торжеств. А нас опять отправили в Караязы. Не исключено, что было принято решение как можно сильнее загрузить личный состав каким-нибудь делом, чтобы не оставалось времени на ненужные политические баталии.
Очередные «караязы» мало чем отличались от предыдущих. Погрузка эшелона, «долгая дорога в дюнах», разгрузка, подготовка лагеря и учебные стрельбы. Хотя отличия, конечно, были. Они носили персональный характер. Мы уже стали заматеревшими, почти настоящими старослужащими, без одного приказа – дедушки. Ну, и служебное положение, дай Бог каждому. На этих «караязах» мы, например, почти не обедали в столовой. Да что там, по-моему, вообще ни разу. Только завтракали. Проблема питания решалась очень просто. Олег не был привязан к точке проведения наших учений. Каждый день на своей кинобудке он мотался в Рустави по разным делам. В основном, за почтой и за фильмами, ведь кино на учениях нам показывали почти каждый вечер. Прямо в степи растягивался большой экран, и Мороз из своего «шестьдесят шестого» крутил кино. Естественно, во время этих поездок он заскакивал в магазины, да и посылки из дома приходили постоянно. Каждые два-три дня кто-нибудь из нашей компании получал очередной паек из дома.
Дополнительным плюсом служило исключительно доброжелательное отношение к нам полкового парторга, майора Фоменко. Владимир Палыч нас всегда и во всем поддерживал. Общаться с ним было легко, приятно и интересно. Он обладал каким-то особенным качеством, потому что многие офицеры сразу сваливались в панибратство, а это никакого уважения не вызывало, как раз наоборот. А с Фоменко я, по крайней мере, чувствовал себя равным ему, но прекрасно осознавал, что он – один из моих командиров, имеющий полное право отдать приказ, которому следует беспрекословно подчиниться.
Плюс, о котором я упомянул, заключался в том, что как-то раз майор Фоменко попросил Олега купить для него что-то. А когда зашел за своим заказом, застал нас за трапезой, от которой у него глаза на лоб полезли.
– Ну, вы шикуете, братцы! Даже нас так Лева с Чарли не кормят! – под Левой с Чарли подразумевались, соответственно, зампотыл и начальник столовой. Мы, конечно, пригласили его к столу, и с тех пор так и повелось: все шли на обед в палатку, а Фоменко – к нам, в кинобудку. Кончилось это дело тем, что подполковник Андреев, на что-то разозлившийся на Мороза, с утра бегал по лагерю и искал его. Ему почему-то показалось, что киномеханик подозрительно часто отлучается. Во время обеда замкомандира полка увидел стоявшую на своем месте кинобудку и решительно к ней направился. Мы с интересом наблюдали за ним в окошко, не забывая поглощать что-то вкусное, вроде гречки с тушенкой. Он буквально подбежал к машине и резко дернул на себя дверь. Дальше последовала классическая немая сцена, потому что первым, кого увидел подполковник Андреев, был секретарь партийной организации полка, державший в руках наполненную до краев миску с кашей. Для усиления эффекта Фоменко состроил самую флегматичную гримасу, какую только можно было представить: он немигающим взглядом смотрел сквозь подполковника Андреева куда-то за горизонт, всем своим видом напоминая верблюда, задумчиво пережевывающего свою бесконечную жвачку на бескрайних пустынных просторах.
Подполковник Андреев довольно долго переводил глаза с одного из присутствующих на другого, потом снова остановился на Фоменко, сплюнул и хлопнул дверью. С тех пор он просто перестал обращать на нас внимание.