Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии

После окончания дискотеки мы поняли, что отныне наша жизнь в армии будет идти совершенно по-другому. Пока мы грузились в машину, прибежал раскрасневшийся от переполнявших его чувств и, видимо, небольшого количества алкоголя начальник клуба старший лейтенант Мелешко. Он радостно сообщил, что завтра у нас будет еще один концерт, в одном из городских техникумов. Так группа «Филиал» получила своего импресарио, очень энергичного и креативного.

Группа «Филиал», в центре – наш импресарио

К нашему возвращению в полк у Мелешко появилась еще одна новость: политотдел корпуса дал распоряжение снять нас с предстоящих в начале марта учений и бросить на организацию праздника 8-го марта. «Вот она – слава!» – одновременно подумали мы. Концерт в техникуме только укрепил это ощущение: полнейший триумф с проявлениями массовой истерии! Мы уезжали на машине, а вслед нам неслись аплодисменты и скандирование: «Филиал!», «Филиал!».

А вот и наши «гастроли» в техникуме

Однако на учения мы все же поехали. Потому что жизнь наша хоть и пошла по-новому, но не совсем так, как мы предполагали.

«Я вернулся с учений. У нас – не очень-то весело, я имею ввиду Карабах и Сумгаит, как-никак это совсем рядом. Сам праздник мы встречали уже в Караязах. 23.03.1988 г.»

Нет, с нашей концертной деятельностью все складывалось хорошо, недостатка в выступлениях мы не испытывали, просто с конца февраля 88-го стало гораздо отчетливее ощущаться то, что жили мы далеко от дома, на Кавказе. Пресловутый «национальный вопрос» периодически о себе напоминал и раньше, а с этих пор вышел на первое место. 27–29 февраля произошли события, вошедшие в историю страны как «Сумгаитский погром».

В полку армяне с азербайджанцами время от времени сталкивались врукопашную, но эти стычки заканчивались быстро и бескровно. Наша компания к этим конфликтам относилась как к чему-то далекому, не имеющему прямого отношения к нашей жизни. Вот когда на кого-то из нас наезжал какой-нибудь местный житель, это было другое дело, но и такие неприятности ограничивались считанными эпизодами. Сказывалось и привилегированное положение, и то, что кавказцы, в основном, конфликтовали друг с другом, а не с русскими или украинцами. Конечно, что-то о событиях у соседей мы слышали. Один командир взвода с его «Карабах наш!» чего стоил! Но вся полнота картины, разумеется, оставалась вне нашего ведения: из-за чего возник конфликт, как он развивался, чью сторону занимала Москва? Об этом в газетах старались не писать и по телевидению не рассказывать. Сумгаит эту информационную блокаду вскрыл. Скорее всего новости, заполонившие полк в самые последние дни февраля, далеко не во всем соответствовали действительности, но это не имело особенного значения.

Пожалуй, даже сейчас, спустя столь продолжительный отрезок времени, восстановить непредвзятую хронику тех событий невозможно. Даже энциклопедии трактуют происходившее противоречиво. Что же тогда говорить о нашем представлении о случившемся в то время, в тех условиях?

Уже утром 28-го февраля азербайджанцы как с цепи сорвались: бегали по полку, что-то кричали, все время хватали палки, камни, размахивали ремнями, самые горячие даже пытались взломать решетку оружейной комнаты. Численное преимущество в нашей части было на их стороне, армян служило существенно меньше. Причины этого эмоционального всплеска для нас оставались непонятными. Как всегда в таких случаях за информацией мы пошли к связистам. У них имелась своя маленькая территория, прямо рядом с первым постом. Там стояли какие-то утыканные проводами шкафы, вроде коммутаторов, и оставалось еще немного места для личной жизни: чайник вскипятить, письмо написать да вздремнуть. Но главное, у них был постоянный доступ к источнику информации, то есть – таким же связистам, только из штаба корпуса. Через этих ребят шла вся информация, в том числе служебная, из тбилисского штаба округа. Вот от них мы и узнавали, что происходит. Вернее, сначала – что произошло. И про митинг в Сумгаите, и про то, что кто-то начал кричать «Смерть армянам!», и про то, как вечером 27-го эти крики из пустого сотрясания воздуха превратились в материальную, ужасающую в своей жестокости силу и жажду крови.

Конечно, то, что мы услышали, произвело очень сильное впечатление. Трудно было осознать, что в нашей стране – большом, любимом Советском Союзе, пусть уже изрядно потрепанном за несколько перестроечных лет – люди, годами жившие на соседних улицах, вдруг бросились резать, насиловать, сжигать своих соседей, не делая скидок никому: ни старикам, ни детям.