И мы пошли «глумиться». Предварительно я надел старый бушлат, который все равно собирался выкидывать. Обкуривание было крайне противной штукой, запах хлорпикрина мог оставаться на одежде несколько дней, несмотря на стирку. Почти на берегу реки, между столовой и хоздвором, мы выбрали место для палатки. Вонища от нее, по-моему, перебивала даже легендарные испарения колбасного завода, шутка ли, дважды в год она превращалась в газовую камеру для новобранцев! Совсем скоро они робко подошли к месту своей экзекуции. Сержанты из карантина сдали молодое пополнение в алчные руки майора Дубченко и сбежали, после чего началось веселье.
На вооружении у нас стояли легендарные общевойсковые фильтрующие противогазы ПМГ-2 со шлем-маской ШМ-62, которые появились, наверное, еще в середине семидесятых годов.
Испытание проходило по раз и навсегда утвержденному распорядку. Услышав команду «Газы!», боец должен был затаить дыхание, закрыть глаза, на ощупь вытащить противогаз из сумки, надеть его и, наконец, выдохнуть. Ну, и глаза открыть, конечно. Пройти через эту процедуру безболезненно практически никому не удавалось. Подразумевалось, что за каждым военнослужащим закреплялся индивидуальный противогаз, но ощущение близости химической войны с годами притупилось, личный состав войск менялся, а противогазы обновлялись медленно. Так что подогнать средство индивидуальной защиты по собственному черепу было не так-то просто. Слезоточивый газ проникал под неплотно прилегавшую к коже маску, а то и норовил просочиться сквозь неисправный фильтр или дырки в резине. Апофеоз наступал в тот момент, когда следовал приказ заменить фильтрующий элемент. Я уже не помню, как в точности он звучал, но суть заключалась в следующем: нужно было открутить фильтр, а потом вернуть его на место. Дышать при этом не рекомендовалось.
Наша молодежь заходила в палатку, я просовывал в специальную дырку в палатке распылитель и начинал качать хлорпикрин. Майор Дубченко в этот же момент «задраивал» вход. Потом он зычным голосом кричал: «Газы!» – и через пару секунд из палатки уже неслись чихи, кашли, вопли, крики и прочие звуковые проявления легкого удушья. Для пущего эффекта начхим подбрасывал в палатку взрывпакет, через другую специальную дырку. Вот это все и называлось «глумлением»! Надо сказать, удивительно точная характеристика! Когда погрязшие в соплях новобранцы наконец выбирались на свежий воздух, Дубченко устраивал для них утешительный перформанс. У него под рукой всегда находилась какая-нибудь экзотическая взрывалка. Причем не простая, а с цветным дымом и сногсшибательным запахом. Мне иногда казалось, что он их самостоятельно разрабатывает, не исключено, что так оно и было.