Армянская трагедия. Дневник врача (декабрь 1988 г. – январь 1989 г.)

«7.12. Был теплый солнечный день, и позже стояла удивительно теплая погода для этого времени года. Это и спасло многие жизни. Все рухнуло в один миг, как в кино про войну… Плиты домов рассыпались, как труха… Гибель носила массовый характер. Погибло в два раза больше, чем об этом сообщают. 8–9.12., трупы валялись возле развалин и дорог. Не в чем и некому было хоронить. Гробы стали завозить из Еревана только 10–11.12. Трупы валялись и на кладбище – без головы, без ног. Если бы не военные, никто бы их не убрал. Из числа тех, кто умер в Ленинаканском госпитале, где велась хирургическая работа, 13 трупов никто из родных так и не забрал. В рухнувшем госпитале погибло 8 больных и 3 медсестры, 2 молоденькие, поработавшие всего по 0,5 года, а 1 – фронтовичка. Все они выскочили из палат и погибли под лестничными пролетами. Остались бы, может, были бы живы».

Начальник терапевтического отделения Ф. М. Калиновский, подвижный, любознательный, разговорчивый человек, вспоминает: «После первого толчка я машинально бросился к окну и выскочил наружу. Прижался к стене здания. Первая мысль о детях – они у меня в школе. Бросился к ним, забыв обо всем. Все бросились – кто к домам, кто к школе, кто в детсадик. Добежал минут за десять. Школа разрушена… но, слава богу, мои стоят. Старший выскочил, сбегал еще раз, прежде чем рухнула школа, и вывел сестренку. Только отведя их домой, я вспомнил о брошенном отделении. Но так было со всеми. Спасая своих, спасали «чужих».

«Каждый как-то пострадал. У кого-то семья погибла, у кого-то чудом осталась целой, но завалило жилье, некуда было деться. Начальник медицинского Депо потерял дочь и обезумел, долго не могли его найти, иначе раньше можно было бы получить палатки, имущество и развернуть работу. Через час поставили первую палатку и начали принимать раненых. Хирург уже у операционного стола обнаружил, что работает в тапочках. Офицеры разрывались между работой и детьми. Семьи, оставшиеся без крова, разместили в палатках. Дети в палатках, холод, плач и стоны. Раздавали солдатскую пищу самым маленьким».

«Условия работы оказались особенно тяжелыми во второй половине 7.12. и в ночь на восьмое, так как не было освещения, недоставало растворов и стерильного материала, только складывалось взаимодействие коллектива, оказавшегося в экстремальной обстановке, сказывалось испытанное потрясение. Ночью работа шла при свете костров и автомобильных фар, а в операционной – при свечах. Отчаявшиеся родственники тащили к операционным столам своих раненых, несмотря на проведенную сортировку, с ножами набрасывались на хирургов, требуя оперировать умирающих. Диагностика повреждений и тем более состояния внутренних органов была затруднена (холод, невозможность раздеть раненых, скученность, нехватка медперсонала). Распознавание шока основывалось на констатации частого нитевидного пульса, холодного липкого пота и общей заторможенности раненого («засунул руку под фуфайку – холодный пот и скрип, значит, шок и подкожная эмфизема, что осложняет торакальную травму»)».

«Функции персонала бывшего терапевтического отделения складывались стихийно, исходя из обстановки. Врачи развертывали и оборудовали палатки, осматривали поступающих, участвовали в их сортировке, в определении показаний и противопоказаний к операциям, подготавливали пострадавших и прооперированных к эвакуации. У одной из хирургических сестер задавило ребенка дома, и он не был извлечен, но она не покинула операционную».