Армянский переулок,11

Скорее всего от этих потрясений, раньше намеченного срока, 22 января 1826 года в дома Тютчевых у жены «отставного капитана г. Ивана Дмитриевича Якушкина родился сын, нареченный Евгением. 31-го крещен. Восприемниками были г. надворный советник Иван Николаевич Тютчев и гвардии штабс-капитан Алексей Васильевич Шереметев; а восприемницами г-жа капитан- порутчица вдова Надежда Николаевна Шереметева и отставного капитана Николая Васильевича Постникова дочь, девица Авдотья Николаевна». Екатерина Львовна на крестинах не была, сославшись на сильную мигрень.

Как бы в награду Надежде Николаевне за ее душевную доброту по чистой случайности по пострадал ее сын Алексей Шереметев. Будучи членом Союза благоденствия, он тем не менее, как было записано я протоколах следствия, за непринадлежность к позднейшим тайным обществам «был оставлен без внимания».

Здесь уместно будет привести те характеристики двоюродным братьям (может быть, и способствовавшие их «оставлению без внимания»), которые дал им в своих оправданиях, по поводу доносов на него, Д. И. Завалишин: «Об Федоре Тютчеве есть мое определение, как я его разумел и как другим говорил о нем...: он совершенно немецкой придворный, любитель этикета и в полном смысле слова Аристократ. Касательно Россия я с ним политических разговоров не имел, и более слушал его рассказы о Германии... Видавшись с ним еще в детстве, я в первый раз встретился с ним в Москве, в отпуску, в доме отца его, где я жил во время проезда. Я, одним словом, могу подтвердить, что Федор Тютчев был весьма привязав к покойному императору...»

А вот такая же меткая характеристика другому брату: «Алексей Шереметев, племянник Тютчеву-отцу, жил у него в доме, где я с ним и видался. Я почитал его совершенно неспособным даже на политические разговоры, не только что на действования; что сейчас можно увидеть по описанию, которое верно подтвердит всякий, кто знает его. Он служил в гвардейской конной артиллерии, издерживал весьма много денег и вел жизнь чрезвычайно рассеянную. Неожиданные перемены в его состоянии заставили его перейти в Армейский пехотный полк. С сего времени он стал предан совершенной меланхолии, никуда не отъезжал и оставил почти всех своих знакомых. Я сам был свидетелем, что леность, следствие задумчивости, была так велика, что он ижица дня два не одевался, и не говорил, и не выезжал уже решительно никуда, кроме на дежурство к графу, или вместе с семейством Тютчевых в театр итальянский.,.»

После ареста Якушкина в доме Тютчевых некоторое время еще оставалась с двумя малолетними детьми их племянница Анастасия Васильевна Якушкина, замечательная женщина, о которой нельзя рассказывать без волнения. Это ей сыновья Вячеслав и Евгений обязаны своим прекрасным воспитанием, сохранением памяти и уважения к сосланному в Сибирь отцу.

Можно только удивляться, откуда у такой юной женщины, вышедшей замуж в шестнадцать лет, нашлось столько душевных сил, чтобы пережить арест мужа и горькую разлуку с ним до самой своей смерти. Несмотря на ее старания, ей так и не удалось поехать вслед за мужем в ссылку: сначала он сам воспротивился этому, жалея малолетних сыновей, а потом не разрешил царь.

После отъезда из дома в Армянском переулке, Анастасия Васильевна жила то в своем имении на Орловщине, то в подмосковном Покровском, временами наезжая с детьми в Москву. Долгие двадцать лет, прожитые ею после горестных событий, были заполнены воспитанием сыновей, письмами к мужу и ожиданием, тщетным ожиданием... Тяжелые испытания, болезни подточили здоровье Анастасии Васильевны, и она умерла совсем молодой — сорока лет, в 1846 году, так и не дождавшись возвращения Ивана Дмитриевича. Она была похоронена в Москве, на Новодевичьем кладбище, где до сих пор бережно сохраняется ее могила.

Не менее мужественно повела себя после ареста зятя и Надежда Николаевна Шереметева. Ввиду ее знакомства, переписки и связей с другими декабристами можно было опасаться за последствия. Центром и сборным местом друзей было с. Покровское. В решительную минуту Надежда Николаевна не потерялась. Она вызвала

к себе в Москву из Покровского Якова Игнатьевича Соловьева (управителя, который пользовался уважением и особым доверием всей семьи.— Авт.) и немедленно отправила его с точным поручением обратно: указала ему на комнату в доме, в известном месте велела ему поднять половицу, под которою сохранялась секретная переписка и многие другие бумаги, и велела тотчас же все эти бумаги предать сожжению. Она взяла с Соловьева обещание — никому не говорить об этом, и он сдержал его. Только незадолго до кончины, в Покровском, он открыл эту тайну детям Алексея Васильевича Шереметева.

Эту, на наш взгляд, наиболее правдоподобную историю сожжения бумаг Якушкина поведал в начале 1900-х годов в своей «Записной книжке» один из потомков древнего рода — Г. С. Шереметев. Последние же годы самой Надежды Николаевны (она умерла в 1850 г.) были отмечены большой перепиской с декабристами, большой дружбой с В. А. Жуковским и особенно с Н. В. Гоголем.

Дядька поэта