Армянский переулок,11

«Привезенным мною экземпляром «Горе от ума»,— вспоминал он,— немедленно овладели сыновья Ивана Николаевича, Федор Иванович... и Николай Иванович, офицер гвардейского генерального штаба, а также и племянник Ивана Николаевича Алексей Васильевич Шереметов, живший у пего же в доме... Как скоро убедились, что списанный мною экземпляр есть самый лучший из известных тогда в Москве, из которых многие были наполнены самыми грубыми ошибками и представляли сверх того значительные пропуски, то его стали читать публичио в разных местах и прочли, между прочим, у кн[ягини] Зинаиды Волконской, за что и чтецам и мне порядочно-таки намылила голову та самая особа, которая в пьесе означена под именем кн[ягини] Марьи Алексеевны».

Оказывается, не только Фамусов в комедии «Горе от ума» боялся мнения Марьи Алексеевны. Да это и немудрено. Как предполагают, выведенная в комедии под ее именем княгиня Мария Алексеевна Хованская была хорошо знакома родителям поэта. Тетка А. И. Герцена, воспитательница его будущей жены Н. А. Захарьиной, известна была в Москве сварливым характером, едким языком и меткими злыми суждениями, которых так боялись посетители московских салонов, неизменно встречавших там и Марию Алексеевну.

Но, конечно, не для того, чтобы читать в литературных кругах Москвы будущую знаменитую комедию, приехал сюда Завалишин. Об этом он и сам подробно писал в своих воспоминаниях: «Хотя граф Остерман-Толстой, у которого в доме я жил в Петербурге вместе с Леонидом Голицыным и другими племянниками его и который особенно любил меня, находился в то время в Москве, однако я не остановился у него, чтобы не быть стеснену в приеме приезжавших ко мне, и поместился в доме Тютчевых в Армянском переулке, где теперь горихвостовское заведение (приют для вдов и сирот служителей церкви.— Лет.). Я занимал там почти весь верхний этаж, и ко мне был особый ход, так что члены общества могли беспрепятственно посещать меня».

При условии, что Завалишин не всегда бывал скромен в своих записках, в данном случае ему можно поверить — в доме Тютчевых у него действительно могли бывать некоторые члены тайных обществ. И хотя Дмитрий Ирииархович не входил в число наиболее активных членов Северного общества, двадцать лет каторжных работ, па которые он был осужден, несмотря на все старания родственников и знакомых смягчить ему наказание, говорят сами за себя.

Живет в доме и Надежда Николаевна Шереметева. И у нее гости. Собиралась приехать с сыном и мужем, к матери поближе, ожидающая второго ребенка дочь Анастасия Якушкина. Рядом с матерью живет сын Алексей, долгое время безнадежно влюбленный в свою двоюродную сестру Дашу Тютчеву, женитьбе на которой препятствуют родители и церковь. Приезжает нередко в гости с мужем Михаилом Муравьевым старшая дочь Пелагея. Москва живет петербургскими новостями, которые не всегда утешительны.

Вновь встретились, как будто и не было трех лет разлуки, старые приятели Тютчев и Погодин. Но нет, все-таки разлука сделала свое дело. Приезжий дипломат произвел на своего приятеля не очень выгодное впечатление. В дневнике Погодина об их первых встречах читаем: «Увидел Тютчева, приехавшего из чужих краев, говорили с ним об иностранной литературе, о политике, образе жизни тамошнем и пр. Мечет словами, хотя и видно, что он там не слишком занимался делом; он пахнет двором... Отпустил мне много острот: «В России канцелярия и казармы. Все движется около кнута и чина. Мы знали афишку, но не знали действия». В этих фразах ясно виден сарказм молодого поэта, направленный в адрес аракчеевского режима, установившегося в последние годы царствования Александра I.

Встречи друзей продолжаются, но уже с вежливой натяжкой. Они беседуют о Байроне, «о бедности нашей в мыслях». Автора дневника что-то начинает раздражать в приятеле, и он записывает: «Говорил с Тютчевым, с которым мне не говорится. Остро сравнивал он наших ученых с дикими, кои бросаются на вещи, выброшенные к ним кораблекрушением». А ведь и сам Михаил Петрович очень скоро попадет в лагерь российских ученых-историков.

И все же некоторые разногласия во взглядах друзей не мешали им горячо обсуждать многие жизненные вопросы. Так, Погодина беспокоил вопрос о составе будущих авторов задуманного им альманаха «Урания», в котором ему хотелось поместить и что-то из написанного им самим. Волновался он и о том, где взять средства на будущее издание.

Конечно, и Тютчев не мог оказаться в стороне при определении списка авторов «Урании». Он предложил Михаилу Петровичу несколько своих новых стихотворений, написанных накануне приезда в Москву Погодин выбрал три, наиболее понравившиеся ему пьесы. «Песнь скандинавских воинов» была вольным переводом стихотворения «Утренняя песнь на войне» немецкого философа и писателя И. Г. Гердера, работы которого, посвященные славянам, интересовали тогда будущего защитника славянских интересов на Балканах Федора Тютчева.