Армянское древо

Но прежде давайте поможем нашим османским друзьям освободиться от их проблем. Если один из друзей может освободиться от гнетущих его трудностей, нам всем станет легче, Турция выйдет победителем в своей борьбе за единство страны, Турция станет сильнее, и это пойдет на пользу Германии. Затем, с учетом полученного опыта, придет и наш черед».

Слова Шуленбурга завершили наше собрание. Было около четырех часов утра, и невероятное количество выпитого пива, вина и шампанского начинало сказываться.

Я лично старался пить умеренно, но к концу встречи это оказалось невозможно. Порой мне казалось, что я плыву по воздуху.

Но при всем этом что-то говорило мне, что эти люди были моими учителями.

Пока мы прощались, во мне крепла уверенность, что все, о чем здесь говорили, осуществится. Но тогда я не знал, до какой степени это станет реальностью.

В Турцию я возвратился в марте 1915 года. Я считал себя подготовленным к тому, чтобы выполнить любые порученные мне задания. Длительное пребывание в Германии изменило весь строй моих мыслей. Знакомство с такими интересными людьми, с их ясными и конкретными идеями помогло мне понять многие вещи. До этого они теснились в моей голове лишь в форме смутных догадок.

Сейчас я знал, какова была подлинная ситуация в Турции. Насколько хрупка была ее система. Каким образом ее недруги собирались разрушить и раздробить ее. Два человека внесли важный вклад в мое образование: советник по внутренним вопросам немецкого посольства в Константинополе Хуманн и доктор Назим, с которым я вновь встретился в Париже после его приглашения.

Первый из них настоял на том, чтобы мы встретились как только окажемся в Турции. Он обещал связать меня с послом Гансом фон Вангенхаймом, сказав, что они нуждаются во мне как человеке, пользующемся их доверием. «Абсолютным доверием», — подчеркнул он. Речь шла о том, чтобы быть связным между видными немецкими военными, служившими в Германии, (а их становилось все больше и больше, и они занимали важные посты в турецкой армии) и турецкими военными. На практике это означало служить связным в сфере военной разведки. Причины были очевидны.

Германия была весьма заинтересована в том, чтобы улучшить состояние турецких вооруженных сил. Поэтому много видных немецких офицеров служило в турецких военных академиях, в специальных школах и даже в основных немецких консульствах в качестве связных по информационным вопросам.

Кто-то должен был координировать все эти усилия с тем, чтобы усилия не тратились попусту. Хуманн подчеркнул, что все это делалось с согласия Генерального штаба турецких вооруженных сил, но было ясно, что это была секретная миссия и надлежало вести себя с неизменным тактом и деликатностью.

Я тогда не понимал, что мне предлагали стать двойным агентом. Хуманн был готов снабжать меня информацией достаточной для того, чтобы маскировать свои действия.

Я забыл сказать, что к тому времени я был произведен в лейтенанты и получил назначение в посольство Турции в Берлине на должность заместителя военного атташе. Моя миссия продолжалась всего четыре месяца — с декабря 1914 по март 1915 года, затем меня перевели в немецкое посольство в Константинополе на должность «сотрудника». По существу, я был офицером связи и, несмотря на мой небольшой опыт, вскоре я почувствовал себя как рыба в воде и стал пользоваться особым расположением руководителей Генштаба Турции. Длинная рука генерала Хусамеддина-бея простиралась уже и сюда. Этот человек всегда выказывал мне особую симпатию.

Что касается доктора Назима, то незадолго до моего возвращения в Турцию он пригласил меня к себе в Париж. Он изучал там медицину, и у него было в городе много разнообразных и полезных контактов. Не думаю, чтобы он умел держать в руках скальпель, потому что все свое время он отдавал политике. Вообще-то говоря, он считал, что Комитет за единение и прогресс был его детищем, а с 1910 года он входил в его Центральный комитет.

Он представил меня своему близкому другу Амару Наги. Несмотря на то, что они придерживались общих взглядов по основным вопросам, время от времени между ними возникали споры.

Навязчивой идеей Наги была ликвидация армян. Он был знаком также с публикациями графа Гобино, которого обожал как бога, снизошедшего на землю.

Назим говорил о необходимости депортации армян и греков из Турции, но Наги считал, что радикальное решение вопроса состояло в том, чтобы «ликвидировать» их. В те дни доктор Назим был перевозбужден. Он ждал приезда своего лучшего друга (так он мне его назвал) Беххеддина Шакир-бея.

Полагаю, что к тому моменту я уже завоевал доверие доктора Назима, который разрешил мне присутствовать при беседе с Шакир-беем. На этой встрече бей изложил свои последние идеи о методологии по ликвидации «армянского вопроса».

Шакир-бей тоже имел диплом врача. Вместе с тем он смотрел на Назима так, как ученик смотрит на своего учителя, а тот в свою очередь восхищался инициативами Шакира.