Армия древних роботов

– Не бывает последствий после использования дара, а раньше еще какие были, – кивнув, подхватил Зил. – У меня голова тоже не болит, я не теряю сознание. И у тебя ведь так? Вот и у меня. И да, мне тоже ничего не стоит попросить у трав и деревьев помощи, и я точно знаю, что они не откажут.

– У меня тоже так. – Ларисса подтвердила, что с ее даром происходит то же самое.

– Не мы изменились, – мотнул головой Зил. – То есть, конечно, и мы, меня вот от всяких запахов больше не выворачивает, но не только, не совсем так… Мир изменился, понимаете? Все вокруг нас меняется. И потому все меняется внутри нас.

Он замолчал, и никто не возразил ему. Ларисса и Траст как-то сразу согласились с ним, что-то такое они и сами ощущали, а он просто выразил эти ощущения словами. Мир менялся. Мир точно менялся… К лучшему ли?

– Нам надо о многом поговорить, – сказала ему мать, передав княгине Ренатте клубок нити, образовавшей барьер.

Зил кивнул. Разговор им предстоял долгий.

* * *

Из домов выходили дети. Рассохшиеся двери выпускали их наружу. Нехотя открывались окна, чтобы из них, рискуя сломать ноги, спрыгнули вниз девочки и мальчики. Из темных провалов ливневок под писк потревоженных мышар выбирались чумазые ребятишки. Иные спускались с крыш по пожарным лестницам. И все они на ходу безжалостно, кривясь от едва ощутимой боли, срывали с себя растения, пустившие под их кожу тончайшие нити-корни.

Дети мгновенно заполонили улицы Моса. Тысячи и тысячи детей цветов.

– Да сколько же их?.. – Ларисса крепко зажмурилась, потом открыла глаза.

Попрощавшись с Зилом, вместе с Трастом в сопровождении охраны из мертвых воинов она покинула площадь и шла теперь по улице, ведущей к главным воротам Моса.

– А сколько было обычных детей в городе, Ларисса, столько и стало этих, с цветочками на коже. Колдун Родд никого не оставил без внимания.

Дети размазывали по животикам и лицам боевую раскраску – собственноручно нанесенные ими узоры из крови тех, кто погиб на площади. Они опускали глаза. Они плакали. Они обещали, что больше не будут, если было кому обещать. А те, кому они обещали, молча стягивали с себя плетеные пояса и кожаные ремни. Те, кому дети обещали, знали, что ремни не помогут, но что-то ведь надо было делать. Как-то объяснить, где добро, где зло…

«А ведь детям как-то придется жить с тем, что они натворили, – подумала Ларисса, – как-то оправдать для себя свое предательство, свою подлость – и дальше жить». Целому поколению детей целого города. И у этих детей будут свои дети, которым они расскажут о своем славном счастливом детстве и будут вспоминать Родда чуть ли не со слезами. Мол, каким же добрым и справедливым он был, наш Родд, наш великий и могучий учитель! И никто из них, конечно, не расскажет о страшной казни на замковой площади, о тысячах трупов, о своих родителях и близких, зараженных тонжерром. И новые дети будут верить в прекрасного и сильного героя Родда, коварно убитого в расцвете лет…

– Траст, давай, прощай, что ли, – глядя себе под ноги, в сторону, зачем-то обернувшись назад, но только не глядя в глаза, Ларисса шагнула к Трасту и неловко, будто стесняясь своего порыва, быстро обняла его и отступила на пару шагов.

– Прощай? – Он все понял, конечно, но ему захотелось оттянуть тот момент, когда надо будет уйти из города, уйти одному, потому что в городе он не мог остаться, ему не давали покоя тысячи трупов, он едва сдерживался, чтобы вновь не поддаться очарованию смерти. – Почему – прощай? Ларисса, о чем ты?

– Траст, я остаюсь в Мосе. – Она вновь назвала его по имени, а не как раньше – толстым. Ему это вроде бы нравилось, но в то же время пугало, потому что, называя его так, она как бы отстранялась от него, выставляя между ними барьер куда страшнее того, что выставили у склепа вампиры. – Да-да, остаюсь. Буду столичной девчонкой. Все провинциалки ведь хотят стать столичными девчонками. Так чем я лучше? И я такая.

Траст мотнул рыжей головой.

– Ты не такая.

– Еще какая такая… Ладно, ты прав, это не про меня. Просто мне все надоело. Надоело понимать, что я мертва. Я хочу еще немного пожить. А для этого мне надо остаться рядом с живыми.

– Но ведь я живой!

– Ты?.. Ты, ну да, ты – живой… Но ты – это не то, понимаешь? Не то.

Это зацепило его.

– Ларисса, ты понимаешь, что, как только связь между нами ослабнет, ты станешь обычным ходячим трупом. – Он махнул рукой, указав на свое гнилое воинство, застывшее в ожидании приказов: никакого движения, не шевелились грудные клетки, потому что мертвецам незачем дышать, не мигали глаза, потому что мертвецам незачем увлажнять свои глазные яблоки, зато имеет смысл беречь энергию дара некроманта. – Ларисса, разве ты не понимаешь, что твои любимые живые, как только поймут, кто ты такая, убьют тебя окончательно, разрубят тебя на мелкие куски и сожгут, а пепел развеют?!

– Я все понимаю, Траст. Я все прекрасно понимаю. Но это мой выбор, дорогой мой, любимый мой Траст. И я надеюсь, что ты его поймешь. И сможешь принять. Уже понял и принял, да?