Армия обреченных

Передавал ли полковник Хендфорд свое мнение, или его слова были мнением высших сфер — неизвестно. Однако, на прямо поставленный ему вопрос об этом, он ответил: «Задержка с вашим роспуском на две недели объясняется необходимостью получения подробных указаний в отношении вас из Главной Квартиры. Да и, кроме того, мы не в состоянии немедленно дать вам работу, вы сами понимаете, что люди пойдут по ложному пути»…

Были, конечно, среди офицеров люди, которые не очень то были склонны успокаиваться заверениями полковника Хендфорд. Так, например, полковник Нерянин сказал генералу Меандрову, что «нам вовсе не следует обольщаться словами Хендфорда и не исключена возможность насильственной выдачи всех, или части из нас, на советскую сторону, поскольку полковник Хендфорд и другие американские офицеры, с коими нам приходится говорить, являются всего-навсего простыми исполнителями, они сами ничего не решают и решить не могут. Вопрос о нас в американских верхах еще не решен».

На эти слова полковника Нерянина со стороны генерала Меандрова последовал ответ: «Ну уж, если и при этом благожелательном отношении к нам, не верить слову американских офицеров, то после этого и жить не стоит».

В смысле переоценки «доброжелательности» американцев к РОА, генерал Меандров явился для частей роковой фигурой. Он сам безгранично верил в справедливость западной американской демократи и в этом направлении действовал на солдат и офицеров.

Правда, будет уместным отметить, что солдаты и офицеры сами были достаточно убеждены, что американцы не передадут их на советскую сторону. Кроме того, тайная мысль, что руководство РОА имело негласную связь с англо-американским кругами, довлела над большинством… А сам генерал Меандров в своем письме в начале февраля месяца 1946 года, когда он находился в лагере Ландсгут, писал, что в гибели виновато руководство, не предпринявшее реальных шагов для завязывания реальных связей с англо-американскими военными кругами.

Что же касается «доброжелательности» к нам со стороны американских солдат, то были курьезные и грустные моменты.

При первых встречах с солдатами и офицерами РОА, американские солдаты, узнав, что мы русские, немедленно расплывались широкой улыбкой. Хлопали по плечу. «О, Рашен, Рашен», совали в руки сигареты, бисквиты, шоколад и вообще оказывали всякие знаки внимания. Но как только до их сознания доходило, что эти «Рашен» т. е. русские, не те русские, о которых они думали, как сразу их поведение резко изменялось. Они демонстративно повертывались спиной, перехватывали в руках оружие и, закурив сигарету, равнодушно сплевывали под ноги нашего солдата или офицера…

Именно в эти первые дни родилась фраза: «американцы пока нас не знают и не понимают, но как только они поймут, то их отношение к нам изменится». В последующем эта фраза стала звучать, как ирония и насмешка над самим собою. Если например, писалось письмо на имя американских властей, то тут кто-нибудь неизменно произносил иронически: «Ну да, американцы нас не понимают, а как поймут то…» и т. д. В лагере Ландау, летом 1945 года, дневной рацион питания был исключительно голодным. Иногда в расписании на обед значилось 5 гр. гороха на человека и 50 гр. хлеба на сутки (и ничего больше). И вот солдат, мешая воду в котелке, а эта вода именовалась супом, подсчитывал, сколько горошин попало ему в котелок. «Ура, — кричал он, — сегодня у меня в котелке 12 горошин, а вчера было только семь. Это значит, что американцы нас, наконец-то, начинают понимать. Завтра будет наверное 15 или 18 горошин».