Жан-Франсуа скорее почувствовал, чем увидел или услышал, что приближается Бизон.
— Гийом, — прошептал ему Жан-Франсуа, — не заходи прямо сейчас, нужно дождаться сигнала.
Бизон подошел и присел у стены, рядом с Жаном-Франсуа.
— Как дела? — прошептал молодой человек ему в ухо.
— Так себе, — ответил Бизон.
Жербье облокотился обоими локтями на стол и уперся подбородком в соединенные ладони. Ему казалось, что таким способом он сдержит ярость, которая уже застряла у него в горле и парализовала нижнюю челюсть. Он долго и неподвижно смотрел на освещенное лицо Жарди. Он спросил:
— Как, скажите мне, как вы можете помочь, дрожа от ненависти к этим мерзавцам? Если вы слышите историю, вроде истории о дочери Матильды, не возникает ли на самом деле у вас хоть на минуту желание уничтожить весь этот народ, раздавить его ногами…
— Нет, Жербье, действительно, нет, — сказал Люк Жарди. — Просто подумайте немного над этим. Новый эпизод, как бы ужасен он не был, конечно, не может оказать влияния на чье-то обычное отношение к людям. Что-то большее или меньшее не может изменить метафизическую концепцию. Все, что мы предпринимали, делалось, чтобы остаться людьми со свободной мыслью. Ненависть — это кандалы для свободной мысли. Я не могу принять ненависть.
Жарди рассмеялся, и показалось, что его лицо, а не лампа, стало источником света в комнате.
— Я обманываю вас прямо сейчас, — продолжал Жарди. — То, что я только что рассказал вам, это мысленная конструкция, а мысленная конструкция всегда стремится оправдывать органичные чувства. Правда состоит в том, что я люблю людей, вот и все. И я ввязался во все это дело только потому, что оно направлено против бесчеловечной части, существующей в некоторых из них.
Жарди снова засмеялся.
— Вы знаете, — сказал он. — Я иногда чувствую побуждение убивать людей, если слышу, что Моцарт или Бетховен пали жертвами резни! Это ненависть?
Он накрутил белую прядь на палец.
— Я вспоминаю страх, испытанный мною однажды в метро, — задумчиво сказал Жарди. — Один человек сел рядом со мной. У него была маленькая козлиная бородка, деформированное плечо и темные очки. Он начал смотреть на меня через эти очки со странной настойчивостью. Я никогда не беспокоился из-за полиции. Только вы знаете одновременно и мое настоящее занятие и мое настоящее имя. Но, тем не менее, я испугался. Вы не представляете. Время от времени я поднимал голову и всегда сталкивался с этим его взглядом. Потом человек подмигнул мне. И тут я узнал Тома, моего любимого Тома, вы знаете, физика, моего преподавателя в Сорбонне, которого потом казнили. Да, да, Тома, превосходно замаскировавшийся. Мне захотелось подойти и обнять его, но он поднял палец, и я понял, что я не должен узнавать его. Так что мы продолжали смотреть друг на друга. Время от времени он подмигивал мне через темные стекла. Потом он вышел на станции. И я больше никогда его не видел.
Жарди опустил руки на колени и наполовину закрыл глаза.
— Именно его первое подмигивание навсегда запечатлелось в моей памяти, — продолжил он. — Это подмигивание восстановило все между двумя людьми. Я часто мечтаю, что однажды смогу точно так же подмигнуть и немцу.
— А я помню, — сказал Жербье, яростно сжимая челюсти. — Я помню вид последнего немца, которого я видел…
— Ну? — спросил Жарди.
— Это были глаза цвета змеиной кожи, — сказал Жербье. — Глаза эсэсовца, заставившего меня бежать. Я клянусь вам, что если бы вы были на моем месте…
— Ну, на вашем месте, старина, я не колебался бы ни секунды, — воскликнул Жарди. — Я побежал бы как кролик, как несчастный кролик, и без всякого стыда, и я не видел бы ни своего шефа, как вы, ни лондонских свечей. Я бы так испугался…
Жарди рассмеялся своим тихим полным смехом, возвратившим юность его лицу. Потом он снова стал серьезным.
— Вы не представляете, Жербье, как вы прекрасны.
Жербье начал расхаживать по комнате.
— И мы все еще на многие мили далеки от решения нашей проблемы, — вдруг сказал Жарди.
— Решение зависит от почты, — ответил Жербье.
— Вскоре придет Бизон, но мне хотелось бы еще долго поговорить с вами, — сказал Жарди.
Жербье вышел в вестибюль.
— Бизону не обязательно знать, что я здесь, — сказал Жарди. Он зашел в соседнюю комнату и мягко закрыл дверь.
Вошел Бизон, а за ним Жан-Франсуа. Бизон дал Жербье пачку сигарет.
— Бьюсь об заклад, тебе этого хотелось, — сказал он.
Жербье не ответил. Его руки немного дрожали, пока он разрывал голубую бумажную упаковку. Он несколько раз глубоко затянулся с жадностью человека, умиравшего от голода. Потом спросил:
— Что с Матильдой?
Бизон, наблюдавший за курившим Жербье с выражением дружеского и грубого соучастия на массивном лице внезапно как бы окаменел.
— Ну? — нетерпеливо спросил Жербье.
— Я ничего не знаю, — ответил Бизон.
— А твоя группа информаторов? — спросил Жербье.
Бизон немного опустил голову и его узкий прорезанный глубокими морщинами лоб стал еще более рельефным.
— Я ничего не знаю, — повторил он.
Жербье попытался поймать его взгляд, но ему это не удалось.