Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг.

У каждого своя просьба. Эльза Брендштрём переходит от одного к другому. Доктор Бергер передает ей толстое письмо к жене – мы все знаем, как нежно он ее любит. Коротышка Виндт хочет занять денег – с возвратом на родине, можно ли? Меркель спрашивает, как обстоят дела на французском фронте. «Хорошо, очень хорошо, больше я ничего не могу сказать». Хансен, «Лаки и краски», спрашивает, скоро ли кончится война. «Да, – говорит она, улыбаясь, – думаю, это моя последняя поездка». Когда она подходит к Шуленбургу, стройному, скромному человеку с офицерской выправкой, чтобы спросить о его просьбах, он коротко отвечает: «Весьма благодарен, сестра! У меня никаких пожеланий».

Взглядом я сопровождаю каждый ее шаг. Какие у нее светлые волосы! Как прямо она держится! В ней все излучает надежду и стойкость. Да, мы под надежной защитой, и нет более подходящего имени: Белокурый Ангел…

В комнате Зальтина висит большая карта войны. На ней вся Европа, маленькие флажки обозначают фронты и расположение войск. Черно-белые германские, черно-желтые австрийские, красно-белые турецкие, бело-зеленые болгарские. Все это дело рук капитана Шанка, который проводит много дней, передвигая флажки в соответствии с новыми сообщениями. Он очень горд этой работой и слывет стратегом. То, что мы выиграем войну, у него не вызывает ни малейшего сомнения. И разве он не прав? Когда стоишь перед его картой, никому это не придет и в голову. Как может проиграть армия, глубоко вклинившаяся на территорию всех противников?

При наступлениях в этой комнате собирается целая толпа вояк. Обмениваются соображениями и с наслаждением упражняются в стратегии и тактике. В том числе один занимается тем, что складывает всех объявленных русскими с 1914 года военнопленных, как бы доказывая тем самым, что сообщения с фронтов русского правительства – беззастенчивая ложь. А именно: он подсчитал, что русские взяли в плен гораздо больше солдат, чем имеется в нашей армии. Он очень горд своей констатацией и все время носит с собой листок с вычислениями.

Однажды я вызвал неудовольствие капитана Шанка. Дело в том, что как-то, когда он снова делал нам пространный доклад, втолковывая, почему мы непременно должны победить, черт его знает почему, видимо поддавшись плохому настроению, я спросил его, слышал ли он что-нибудь о Пирре и его победах?

В начале зимы в наш лагерь проникает еще один сногсшибательный слух: будто бы правительство Керенского свергнуто, дуумвират Ленина и Троцкого захватил власть. Их партия называется партией большевиков.

Восемь дней спустя слух подтверждается. Керенский со своими министрами бежал. На фронте происходят братания. Новое правительство сделало мирные предложения. «Хлеб, мир, свобода!» – вот их лозунги.

Наша комната – сумасшедший дом. Во дворе под руку ходят люди, которые прежде не перебрасывались друг с другом даже словом. Часовые побросали ружья, распевая, потянулись из ворот. Некоторые офицеры, говорят, начали паковать свои вещи.

Я не набожный человек, но сегодня пошел бы в церковь.

Три дня спустя иду к моим товарищам. И в их бараках некоторые начали собирать мешки.

– Ну, друзья, что вы скажете теперь?

– Рассказывайте! – восклицает Шнарренберг.

Я говорю, что знаю.

– Значит, через пару недель мы поедем, а? – спрашивает Брюнн. Он словно возродился к новой жизни. От его прежней неприязненности не осталось и следа.

– Да, – говорит Под, – сразу после заключения мира, международного договора!

– Разумеется, но сначала он должен быть заключен! – перебиваю я.

– Ах, ну вот еще! – восклицает Шнарренберг. – Что еще остается делать этим обормотам? Подпишут все, что им скажут, и все дела.

Я спросил об Эльзе Брендштрём.

– Да, – говорит Под, – славная женщина – она спасла от гибели сотни тысяч! Мы получили обувь, настоящие кожаные сапоги, белье, мыло, книги, одеяла и китайские пальто, вот, видишь? – Он стаскивает со своих нар серое пальто – длинное и подбитое ватой, которое можно носить и как зимнюю одежду, и использовать в качестве подстилки. – Теперь и мы можем зимой выходить на свежий воздух…

– Если бы только не крали! – бросает девушка Бланк. Он часто кашляет, и у него сине-черные круги под глазами. – Теперь воровство снова расцветет. У нас еще нет, а вот у других, где нередко часовые сами тибрят…

– Да, – бормочет Брюнн, – они кое у кого и задницу сперли бы и сделали из нее германский бифштекс, если бы ее не стерегли другие!

– Между прочим, мы все, тоцкие, получили три рубля! – сообщает Головастик. – Не знает ли господин фенрих, кто бы мог нам их передать?

– Зейдлиц, – говорю я.

– Зейдлиц? Черт побери…

– Что, этот аристократ?! – восклицает Брюнн. – Еще есть белые вороны?..

– Между прочим, ты видел наше кафе на входе? – вмешивается Под. – Мы постепенно приобрели все: кегельбан, пивную, хотим даже открыть театр… Вообще неподалеку от нас устроился и портной, – Белокурый ангел устроила ему мастерскую – вчера приглашал с бутылочкой шнапса на открытие своего предприятия. Следом за ним соблазнился и сапожник. Даже парикмахеров у нас трое… Но к чему все это, когда денег все равно нет.