Армия жизни

Тогда в газете «Водный транспорт» появляются подряд два фельетона против «кляузника и клеветника» Розовайкина. Один из авторов даже в глаза не видел героя. Получил материал в Одессе и состряпал произведение, как говорится, не отходя от кассы.

Человек, которого я называю героем, даже бровью не повел. Ему было абсолютно ясно, что ошибка будет исправлена, только время понадобится.

Наконец первая поддержка была получена: Бюро ЦК ВЛКСМ отменило как необоснованное исключение его из рядов комсомола. Теперь-то восстановят на работе? Но в Одессе не торопились исправлять ошибку. И Николай поехал в Москву, чтобы еще раз, лично, устно, внятно объяснить, что происходит.

Понимаю, как беззащитно воображение перед лицом фактов, как хочется увидеть фамилии, имена, должности этих таинственных «собеседников». Но что делать?! На телефонные звонки не поставишь исходящие номера, намек не скрепляется датой и подписью, «пожелания» не подшиваются в архивы. Да и самих этих деятелей очищающие ветры наших дней уже смели с общественной арены. Но это — сегодня. А тогда были звонки, намеки и пожелания.

И вот они снова выясняют, кто такой Розовайкин, чего он, собственно, добивается. Объясняют, что курсант «зарвался». И вносят предложение: «пощупать» его с помощью милиции, неужели за парнем ничего нельзя найти этакое, наказуемое? Если постараются, то найдут!

Николай Розовайкин был арестован в Москве, на квартире у родственников по телефонограмме из Одессы с просьбой срочно задержать опасного преступника и препроводить по месту жительства. На четвертый день его передали с рук на руки работникам одесской милиции, старшему лейтенанту и старшине.

Втроем вышли они из отделения, доехали до аэропорта, поднялись по трапу в самолет. Лететь до Одессы полтора часа: достаточно, чтобы познакомиться, разговориться, излить душу. Но все трое молчали. Только старшина сказал куда-то в пространство: «Ну что, будешь еще ездить жаловаться?» Николай пожал плечами. Он понимал, что эти двое прилетели за ним не по своей воле, а по служебному предписанию.

Его привезли, расписались где надо, и Николай предстал перед следователем райотдела милиции, молодым, но, как считало начальство, перспективным. Из тех, кто понимал все с лёта.

Следователь предъявил постановление о привлечении Розовайкина в качестве обвиняемого. От него Николай неожиданно узнал и о том, что уголовное дело было, оказывается, возбуждено тогда, когда он находился не в Одессе, а в Москве, и о том, из-за чего же разгорелся такой сыр-бор, из-за чего была организована операция в стиле кинобоевиков: арест, ошарашенные глаза родственников, не подозревавших, какого рецидивиста приютили они под своим кровом.

Ставили ему в вину, говоря языком Уголовного кодекса, во-первых, тунеядство, а во-вторых, дерзкое хулиганство. Хулиганство это было совершено (как свидетельствовал документ, который ему предстояло подписать) 1 июля в 10 часов утра во дворе дома, где Николай родился, вырос и жил. Оказывается, когда в то утро во двор пришла комиссия во главе с заместителем председателя райисполкома, чтобы выяснить, правомерно или нет один из соседей расширил свой балкон, якобы он, Николай Розовайкин, начал оскорблять членов комиссии, «выражаться нецензурной бранью». Мало этого, он будто бы заставил своего старшего брата Виктора накинуться с кулаками на представителей власти! — и порвать одному из них подкладку на пиджаке.

Те, кто приказал начать следствие, точно знали, что Виктор — брат Николая — с детства парализован, он инвалид первой группы, человек абсолютно беспомощный и физически не способен — заставляй его или не заставляй — кинуться на кого-нибудь с кулаками!

Точно так же знали и то, что не «паразитический образ жизни» ведет Николай — учится на вечернем отделении института и в Университете марксизма-ленинизма, что не на «нетрудовые доходы» он существует, а на деньги, заработанные честным трудом, не «тунеядствует», а добивается восстановления на работе, от которой необоснованно освобожден.

Но слишком много беспокойства он доставлял поисками справедливости, слишком много писал, слишком много говорил. И поэтому следователь слушал обвиняемого холодно и спокойно твердил: «Давай подписывай!»

— Вы нарушаете закон! Вершите беззаконие! Я требую свидания с районным прокурором! — горячился Николай.

— Прокурор не хочет тебя видеть, — отвечал следователь.

Молодой и перспективный следователь работал прилежно: вновь и вновь требовал признания вины, во что бы то ни стало пытаясь доказать, что Николай оскорблял, выражался и подстрекал своего парализованного брата.

По многочисленным протестам следователя сменили. Но и новый продолжил дело коллеги, точно так же безуспешно пытаясь заставить Николая признать себя виновным.